моего! Несмотря на холодный вѣтеръ и на дождь, я оставалась на ней до полночи; возвратясь на квартиру, ничего не ѣла и плакала до утра. На третій день взводный начальникъ мой, призвавъ меня, сказалъ чтобы я выбрала себѣ лошадь, что ротмистръ приказалъ датъ мнѣ любую. — Благодарю за милость, отвѣчала я; но теперь всѣ лошади равны для меня; я возьму какую вамъ угодно будетъ дать мнѣ.
Когда я приходила убирать моего Алкида, то дѣлала это охотно; но теперь такое занятіе кажется мнѣ очень непріятнымъ. Съ глубокимъ вздохомъ отвела я свою новую лошадь въ то стойло, гдѣ умеръ мой Алкидъ, и накрыла ее тою попоною, которою три дня тому назадъ покрывала его. Я уже не плачу, но безрадостно брожу по пожелтѣвшимъ полямъ. Смотрю какъ холодный осенній дождь брызжетъ на могилу Алкида моего, и мочитъ дернъ, по которому онъ такъ весело прыгалъ.
Всякое утро первые шаги мои къ могилѣ Алкида. Я ложусь на нее, прижимаюсь
моего! Несмотря на холодный ветер и на дождь, я оставалась на ней до полночи; возвратясь на квартиру, ничего не ела и плакала до утра. На третий день взводный начальник мой, призвав меня, сказал, чтобы я выбрала себе лошадь, что ротмистр приказал дат мне любую. — «Благодарю за милость, — отвечала я, — но теперь все лошади равны для меня; я возьму, какую вам угодно будет дать мне».
Когда я приходила убирать моего Алкида, то делала это охотно; но теперь такое занятие кажется мне очень неприятным. С глубоким вздохом отвела я свою новую лошадь в то стойло, где умер мой Алкид, и накрыла ее тою попоною, которою три дня тому назад покрывала его. Я уже не плачу, но безрадостно брожу по пожелтевшим полям. Смотрю, как холодный осенний дождь брызжет на могилу Алкида моего и мочит дерн, по которому он так весело прыгал.
Всякое утро первые шаги мои к могиле Алкида. Я ложусь на нее, прижимаюсь
