ихъ! На часахъ, сердце мое обливается кровью! Меня смѣняютъ, но я не побѣгу уже къ Алкиду! Увы, я пойду медленно къ могилѣ его!! Раздаютъ вечернюю дачу овса, я слышу веселое ржанье коней нашихъ, но молчитъ голосъ радовавшій душу мою!.. Ахъ, Алкидъ, Алкидъ! веселіе мое погребено съ тобою!.. Не знаю, буду ли въ силахъ описать трагическую смерть незабвеннаго товарища и юныхъ лѣтъ моихъ и ратной жизни моей! Перо дрожитъ въ рукѣ и слезы затмѣваютъ зрѣніе! Однако жъ буду писать; когда-нибудь батюшка прочитаетъ записки мои, и пожалѣетъ Алкида моего.
Лошади наши стояли всѣ вмѣстѣ въ большой эскадронной конюшнѣ, и мы, такъ же какъ въ лагерѣ, водили ихъ на водопой цѣлымъ эскадрономъ. Дурная погода, непозволявшая дѣлать ни ученья, ни проѣздки, была причиною, что лошади наши застоялись, и не было возможности сладить съ ними при возвращеніи съ водопоя. Въ день, злосчастнѣйшій въ жизни моей, вздумала я,
их! На часах сердце мое обливается кровью! Меня сменяют, но я не побегу уже к Алкиду! Увы, я пойду медленно к могиле его!! Раздают вечернюю дачу овса, я слышу веселое ржанье коней наших, но молчит голос, радовавший душу мою!.. Ах, Алкид, Алкид! веселие мое погребено с тобою!.. Не знаю, буду ли в силах описать трагическую смерть незабвенного товарища и юных лет моих и ратной жизни моей! Перо дрожит в руке и слезы затмевают зрение! Однако ж буду писать; когда-нибудь батюшка прочитает записки мои и пожалеет Алкида моего.
Лошади наши стояли все вместе в большой эскадронной конюшне, и мы, так же как в лагере, водили их на водопой целым эскадроном. Дурная погода, не позволявшая делать ни ученья, ни проездки, была причиною, что лошади наши застоялись, и не было возможности сладить с ними при возвращении с водопоя. В день злосчастнейший в жизни моей вздумала я,
