заки вмѣстѣ съ саквами и чемоданомъ. — Это по какому чуду? — Развѣ ты забылъ, что я посадилъ на свою лошадь раненнаго драгунскаго офицера и позволилъ отвезти его на ней въ его полкъ? — Ну, да, помню; такъ что жъ? — А вотъ что̀: лошадь свою нашелъ я уже въ рукахъ Подвышанскаго; онъ купилъ ее у казаковъ съ однимъ только сѣдломъ, а прочее все пропало! — Худо, товарищъ, ты всѣхъ насъ моложе; въ холодное ночное время не долго выдержишь безъ шинели! Скажи вахмистру, онъ дастъ тебѣ шинель послѣ убитаго; ихъ пропасть отсылаютъ въ вагенбургъ. Мы говорили еще нѣсколько времени; наконецъ солнце взошло довольно высоко, день сдѣлался жарокъ, мундиръ мой высохъ, усталость прошла, и я была бы очень весела, если бъ могла надѣяться что̀-нибудь съѣсть. Но объ этомъ нечего было думалъ; я не имѣла своей доли въ той кашѣ, которая варилась; итакъ я стала прилѣжно искать въ травѣ какихъ-нибудь ягодъ. Ротмистръ, проѣзжая мимо ходящихъ по полю уланъ съ ихъ
заки вместе с саквами и чемоданом». — «Это по какому чуду?» — «Разве ты забыл, что я посадил на свою лошадь раненного драгунского офицера и позволил отвезти его на ней в его полк?» — «Ну, да, помню; так что ж?» — «А вот что: лошадь свою нашел я уже в руках Подвышанского; он купил ее у казаков с одним только седлом, а прочее все пропало!» — «Худо, товарищ, ты всех нас моложе; в холодное ночное время недолго выдержишь без шинели! Скажи вахмистру, он даст тебе шинель после убитого; их пропасть отсылают в вагенбург». Мы говорили еще несколько времени; наконец солнце взошло довольно высоко, день сделался жарок, мундир мой высох, усталость прошла, и я была бы очень весела, если б могла надеяться что-нибудь съесть. Но об этом нечего было думал; я не имела своей доли в той каше, которая варилась; итак, я стала прилежно искать в траве каких-нибудь ягод. Ротмистр, проезжая мимо ходящих по полю улан с их
