Въ первомъ селѣ они обвѣнчались, и поѣхали прямо въ Кіевъ, гдѣ квартировалъ полкъ Дурова. Поступокъ матери моей, хотя и могъ быть извиняемъ молодостію, любовью и достоинствами отца моего, бывшаго прекраснѣйшимъ мужчиною, имѣвшаго кроткій правъ и плѣнительное обращеніе, но онъ былъ такъ противенъ патріархальнымъ нравамъ края Малороссійскаго, что дѣдъ мой въ первомъ порывѣ гнѣва проклялъ дочь свою.
Въ продолженіе двухъ лѣтъ, мать моя не переставала писать къ отцу своему, и умолять его о прощеніи; но тщетно: онъ ничего слышать не хотѣлъ, и гнѣвъ его возрасталъ, по мѣрѣ какъ старались смягчить его. Родители мои, потерявшіе уже надежду умилостивить человѣка, почитавшаго упорство характерностью, покорились-было своей участи, переставъ писать къ неумолимому отцу; но беременность матери моей, оживила угасшее мужество ея; она стала надѣяться, что рожденіе ребенка возвратитъ ей милости отцовскія.
В первом селе они обвенчались и поехали прямо в Киев, где квартировал полк Дурова. Поступок матери моей, хотя и мог быть извиняем молодостью, любовью и достоинствами отца моего, бывшего прекраснейшим мужчиною, имевшего кроткий прав и пленительное обращение, но он был так противен патриархальным нравам края Малороссийского, что дед мой в первом порыве гнева проклял дочь свою.
В продолжение двух лет мать моя не переставала писать к отцу своему и умолять его о прощении; но тщетно: он ничего слышать не хотел, и гнев его возрастал, по мере как старались смягчить его. Родители мои, потерявшие уже надежду умилостивить человека, почитавшего упорство характерностью, покорились было своей участи, перестав писать к неумолимому отцу; но беременность матери моей оживила угасшее мужество ее; она стала надеяться, что рождение ребенка возвратит ей милости отцовские.
