что онъ успѣлъ переправиться черезъ эту рѣчку, на берегахъ которой мы теперь стоимъ, и насъ же встрѣтилъ выстрѣлами! Можетъ быть я ничего въ этомъ не разумѣю, но мнѣ кажется, что надобно было итти на плечахъ у непріятеля и разбить его при переправѣ.
Тамъ же на берегу Пасаржи. Другой день, стоимъ мы здѣсь и ничего не дѣлаемъ, да и дѣлать нечего. Впереди насъ егеря перестрѣливаются съ непріятельскими стрѣлками черезъ рѣчку; нашъ полкъ поставленъ тотчасъ за егерскимъ; но какъ намъ совсѣмъ уже нѣтъ дѣла, то и приказано сойти съ лошадей. Я голодна смертельно! У меня нѣтъ ни одного сухаря! Казаки, поймавшіе моего Алкида, сняли съ него саквы съ сухарями, плащъ и чемоданъ; я получила свою лошадь съ однимъ только сѣдломъ, а все прочее пропало! Я стараюсь во снѣ забыть, что мнѣ ѣсть хочется, однако жъ это не помогаетъ. Наконецъ уланъ, которому я поручена была въ смотрѣніе, и имѣвшій еще и теперь власть ментора,
что он успел переправиться через эту речку, на берегах которой мы теперь стоим, и нас же встретил выстрелами! Может быть, я ничего в этом не разумею, но мне кажется, что надобно было идти на плечах у неприятеля и разбить его при переправе.
Там же на берегу Пасаржи. Другой день, стоим мы здесь и ничего не делаем, да и делать нечего. Впереди нас егеря перестреливаются с неприятельскими стрелками через речку; наш полк поставлен тотчас за егерским; но как нам совсем уже нет дела, то и приказано сойти с лошадей. Я голодна смертельно! У меня нет ни одного сухаря! Казаки, поймавшие моего Алкида, сняли с него саквы с сухарями, плащ и чемодан; я получила свою лошадь с одним только седлом, а все прочее пропало! Я стараюсь во сне забыть, что мне есть хочется, однако ж это не помогает. Наконец улан, которому я поручена была в смотрение, и имевший еще и теперь власть ментора,
