ждали крестьянъ къ возстанію. Эта довольно поверхностная агитація могла однако сдѣлаться опасной: единственнымъ дѣйствительнымъ ручательствомъ противъ революціонной пропаганды являлся союзъ съ Франціей; съ большею или меньшею готовностью князья и рѣшились на это. Современные историки, въ поискахъ за обвинительными пунктами противъ партикуляризма, жестоко упрекаютъ ихъ за это отпаденіе; упреки эти плохо обоснованы. Князья, которые своимъ отложеніемъ отъ Австріи подготовляли крушеніе стараго строя, въ сущности служили дѣлу Германіи; ибо для своего упроченія ей надо было освободиться отъ средневѣковыхъ традицій, въ которыхъ она была, какъ въ пеленкахъ. Каждый вѣкъ ея исторіи отмѣченъ былъ прогрессомъ въ этомъ смыслѣ. Наступилъ моментъ, когда князья, мало-по-малу расширившие свои владѣнія и свои права, должны были окончательно сбросить иго иноземной династіи и вмѣстѣ съ тѣмъ подчинить своему господству всю эту кучу непосредственныхъ (Relchsunmittelbar) ди-настій, подъ гнетомъ которыхъ задыхалась нація.
Эта работа освобожденія и упрощенія непрерывно продолжается съ 1800 по 1815 годъ. Чтобы оцѣнить ея значеніе, недостаточно указать на то, что 180 или 190 государствъ, насчитывавшихся статистиками въ 1789 году, сведены были въ 1815 году до тридцати девяти; надо вспомнить еще необычайную сложность границъ, запутанность владѣній, безконечную черезполосицу, которая превращала дореволюціонную Германію въ самую причудливую шахматную доску, какую когда-либо знала географія. Въ этотъ хаосъ латинскій духъ долженъ былъ внести порядокъ и ясность, освободить почву ото всѣхъ этихъ свидѣтелей прошлаго, создать настоящія органическія государства, дѣеспособныя и жизненныя.
Писатели XVIII вѣка дали Германіи умственное и нравственное единство; но если стремленіе выйти изъ политической анархіи и было всеобщимъ, никто не находилъ къ тому средствъ и никто не питалъ на это надежды. Подъ напоромъ французскихъ армій падаютъ перегородки, которыя болѣе держали въ плѣну души, чѣмъ тѣла, и въ то самое время, когда угрозы иноземца дѣлаютъ болѣе желаннымъ созданіе прочнаго національнаго единства,—оно перестаетъ казаться неосуществимымъ идеаломъ. Поворотный пунктъ остался позади, и отнынѣ цѣль, хотя еще и далекая, кажется ясною и опредѣленною. Несомнѣнно, что второстепенные князья, воспользовавшись темнымъ инстинктомъ, который толкалъ Гер- манію къ концентраціи, увидѣли теперь, что этотъ инстинктъ обращается противъ нихъ; ихъ непредусмотрительное честолюбіе ускоряло ихъ собственную гибель, и они являлись заранѣе намѣченными жертвами преобразованія, становясь сами безсознательными его орудіями. Хотя они имѣли въ виду только свои династическіе интересы и несмотря на то, что впослѣдствіи они пытались остановить начатое ими самими движеніе, все-таки они являются такимъ образомъ первыми иниціаторами національнаго дѣла, и несправедливо было бы упускать это изъ виду.
Въ этой работѣ упрощенія и освобожденія рѣшеніе имперской депутаціи 1803 года отмѣчаетъ собою первую попытку, еще робкую и неполную, но все же рѣшительную. Установляя границею между Франціей и Германіей русло рѣки Рейна, Люневилльскій договоръ ввелъ принципъ секуляризаціи. Тщетно пыталась Австрія спасти духовныхъ владѣтелей: она была слишкомъ истощена, чтобы бороться одновременно съ желаніями перваго консула и съ разгорѣвшимися вожделѣніями. Все разрѣшилось безъ нея и противъ нея. Чтобы снискать благосклонность Бонапарта и его агентовъ, всякія средства ка-
