создалъ великое герцогство подъ властью саксонскаго короля. На офиціальномъ языкѣ говорилось только о варшавскихъ подданныхъ, о варшавской арміи. Но Александръ зналъ, какія надежды возлагали на Наполеона поляки, какъ великаго герцогства, такъ и поляки русскихъ областей, зналъ, съ какимъ самоотверженіемъ поляки французскихъ армій проливали за него свою кровь на поляхъ битвы. Александру не безызвѣстно было, что варшавское государство могло еще увеличиться: для этого Наполеону достаточно было получить отъ Австріи находившуюся пока въ ея рукахъ часть Галиціи, вернувъ за это Австріи Иллирійскія области. И Данцигъ, который Наполеонъ держалъ про запасъ подъ именемъ вольнаго города, разумѣется, вернулся бы къ Польшѣ. Словомъ, царь боялся возстановленія Польши, и по мѣрѣ того, какъ выяснялась возможность разрыва съ Александромъ, Наполеонъ въ свою очередь приходилъ къ мысли, что это возстановленіе — цѣль его политики.
Если бы въ умахъ того времени, какъ въ Петербурге, такъ и въ Парижѣ этнографическое представленіе о старой Польшѣ не было такъ смутно, то скоро поняли бы, что въ сущности Польша (за исключеніемъ Галиціи, остававшейся въ рукахъ Австріи) давно уже была возстановлена. Страны, которыя Александръ собирался защищать отъ возрождавшейся Польши, — а именно Литва, Бѣлоруссія, Малороссія, — вовсе не были польскими. Царя, Наполеона и даже самихъ поляковъ вводило въ заблужденіе то обстоятельство, что дворянство въ литовскихъ и русскихъ областяхъ было польское. Воспоминанія старинной конституціонной жизни Польши поддерживали эту иллюзію: въ то время, какъ шляхта въ самой Польшѣ представляла изъ себя какъ бы дворянскую демократію, крупные магнаты, за которыми польскіе дворяне вѣками привыкли во всемъ слѣдовать и у которыхъ они состояли кліентами, — эти магнаты владѣли огромными помѣстьями въ русскихъ областяхъ. Впрочемъ, и между русскими областями надо дѣлать нѣкоторое различіе: въ Литвѣ крестьянинъ, литовецъ по происхожденію, остался католикомъ, что́ способствовало ополяченію одной части народа; здѣсь, по крайней мѣрѣ въ верхнемъ слоѣ общества, встрѣчался польскій патріотизмъ, и великій польскій национальный поэтъ Мицкевичъ — родомъ изъ Литвы. Совершенно иное было положеніе другихъ русскихъ областей съ менѣе многочисленною и менѣе энергичною польскою аристократіей, съ населеніемъ русскаго племени и православнаго вѣроисповѣданія, не поддававшимся ни на какую польскую и католическую пропаганду, искренне преданнымъ царю своей вѣры. Если Литва или по крайней мѣрѣ ея правящіе классы почти всегда шли заодно съ Польшей, русскія области поставляли лишь рѣдкихъ бойцовъ во время польскихъ возстаній. Съ этой стороны Наполеонъ такъ же ошибался въ расчетѣ, какъ впослѣдствіи и польское возстаніе 1831 года. И Александръ, и Наполеонъ очень плохо знакомы были съ этимъ этнографическимъ и политическимъ положеніемъ; этимъ объясняется преувеличенный страхъ перваго и надежды второго.
Попытки Александра столковаться съ Наполеономъ. — Александръ попытался сначала получить отъ своего союзника формальное обезпеченіе отъ случайностей, которыхъ онъ опасался. Отсюда проектъ соглашенія, представленный Румянцевымъ Коленкуру 4 января 1810 года. Здѣсь говорится, что королевство Польское никогда не будетъ возстановлено, что слова „Польша“ и „поляки“ никогда не будутъ въ употребленіи; что польскіе ордена будутъ уничтожены. Наполеонъ (письмо къ Шампиньи, 6 февраля 1810 года) счелъ эти предложенія смѣшными, вздорными, не соотвѣтствующими его достоинству.
создал великое герцогство под властью саксонского короля. На официальном языке говорилось только о варшавских подданных, о варшавской армии. Но Александр знал, какие надежды возлагали на Наполеона поляки, как великого герцогства, так и поляки русских областей, знал, с каким самоотвержением поляки французских армий проливали за него свою кровь на полях битвы. Александру не безызвестно было, что варшавское государство могло еще увеличиться: для этого Наполеону достаточно было получить от Австрии находившуюся пока в её руках часть Галиции, вернув за это Австрии Иллирийские области. И Данциг, который Наполеон держал про запас под именем вольного города, разумеется, вернулся бы к Польше. Словом, царь боялся восстановления Польши, и по мере того, как выяснялась возможность разрыва с Александром, Наполеон в свою очередь приходил к мысли, что это восстановление — цель его политики.
Если бы в умах того времени, как в Петербурге, так и в Париже этнографическое представление о старой Польше не было так смутно, то скоро поняли бы, что в сущности Польша (за исключением Галиции, остававшейся в руках Австрии) давно уже была восстановлена. Страны, которые Александр собирался защищать от возрождавшейся Польши, — а именно Литва, Белоруссия, Малороссия, — вовсе не были польскими. Царя, Наполеона и даже самих поляков вводило в заблуждение то обстоятельство, что дворянство в литовских и русских областях было польское. Воспоминания старинной конституционной жизни Польши поддерживали эту иллюзию: в то время, как шляхта в самой Польше представляла из себя как бы дворянскую демократию, крупные магнаты, за которыми польские дворяне веками привыкли во всём следовать и у которых они состояли клиентами, — эти магнаты владели огромными поместьями в русских областях. Впрочем, и между русскими областями надо делать некоторое различие: в Литве крестьянин, литовец по происхождению, остался католиком, что способствовало ополячению одной части народа; здесь, по крайней мере в верхнем слое общества, встречался польский патриотизм, и великий польский национальный поэт Мицкевич — родом из Литвы. Совершенно иное было положение других русских областей с менее многочисленною и менее энергичною польскою аристократией, с населением русского племени и православного вероисповедания, не поддававшимся ни на какую польскую и католическую пропаганду, искренне преданным царю своей веры. Если Литва или по крайней мере её правящие классы почти всегда шли заодно с Польшей, русские области поставляли лишь редких бойцов во время польских восстаний. С этой стороны Наполеон так же ошибался в расчете, как впоследствии и польское восстание 1831 года. И Александр, и Наполеон очень плохо знакомы были с этим этнографическим и политическим положением; этим объясняется преувеличенный страх первого и надежды второго.
Попытки Александра столковаться с Наполеоном. — Александр попытался сначала получить от своего союзника формальное обеспечение от случайностей, которых он опасался. Отсюда проект соглашения, представленный Румянцевым Коленкуру 4 января 1810 года. Здесь говорится, что королевство Польское никогда не будет восстановлено, что слова «Польша» и «поляки» никогда не будут в употреблении; что польские ордена будут уничтожены. Наполеон (письмо к Шампиньи, 6 февраля 1810 года) счел эти предложения смешными, вздорными, не соответствующими его достоинству.
