Страница:История торговых кризисов в Европе и Америке (Вирт) 1877.pdf/39

Эта страница выверена

ные размѣры, то цѣны всѣхъ движимыхъ и недвижимыхъ имуществъ, вслѣдствіе этого сильнаго спроса на нихъ, поднялись до небывалыхъ размѣровъ. Должно полагать, что въ этотъ самый моментъ произошелъ роковой поворотъ

    нистами былъ заглушенъ тѣмъ шумомъ, который поднимался въ улицѣ Кенкампуа. «Безуміе финансовой системы, говоритъ Вольтеръ, способствовало болѣе, чѣмъ думаютъ, умиротворенію церкви». Теперь духовные католическіе писатели изощряли свое остроуміе на отраженіе тѣхъ нападокъ на ростовщичество, которыя еще раздавались тамъ и сямъ въ собственномъ ихъ лагерѣ; казуистическая софистика пускалась въ ходъ для установленія тонкихъ отличій между ростовщичествомъ и биржевою игрою. Исторія обращенія Лау въ лоно католической церкви тоже весьма характеристична. Лау задумалъ добиться должности генеральнаго контролера; но онъ не могъ получить ея, не будучи натурализованъ, а натурализаціи онъ не могъ получить, пока оставался протестантомъ. Знаменитая г-жа де-Тан-сенъ воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы вывести въ люди своего брата, аббата де-Тансенъ. Она пустила въ ходъ свое вліяніе на аббата Дюбуа и убѣдила его испробовать таланты ея брата, поручивъ ему обращеніе на путь истинный великаго финансиста. Обращеніе, конечно, удалось какъ нельзя лучше; Лау произнесъ свое отреченіе отъ протестантской ереси въ Меленѣ, изъ страха возбудить насмѣшки совершеніемъ этого обряда въ Парижѣ. Аббату де-Тансену это обращеніе принесло весьма изрядное количество акцій и банковыхъ билетовъ.

    Картина этого разложенія была бы не полна, еслибы мы не упомянули о дѣлѣ графа Горна. Сынъ принцессы де-Линь, родственникъ регента и десяти другихъ владѣтельныхъ домовъ, графъ Горнъ прибылъ изъ Германіи въ Парижъ, чтобы попытать счастья вмѣстѣ съ другими, въ биржевой игрѣ. Но счастье ему не повезло. Чтобы поправить свои обстоятельства, онъ задумалъ вмѣстѣ съ двумя своими пріятелями, дворянами, родомъ изъ Пьемонта и Фландріи, слѣдующую штуку: намѣтивъ себѣ нѣкоего Лакруа, бывшаго работника-обойщика, который сдѣлался биржевымъ маклеромъ для анонимныхъ игроковъ, они заманили его въ одинъ кабачокъ. Лакруа явился, имѣя при себѣ на полтораста тысячъ цѣнныхъ бумагъ. Пріятели сначала напоили его до безчуствія, потомъ набросили ему на голову салфетку и нанесли ему до десяти ранъ кинжалами. Порѣшивъ его, они обобрали находившіяся на немъ деньги и бросились бѣжать. Кровь, которою былъ замаранъ одинъ изъ нихъ, выдала убійцъ и они были схвачены. Участь, ожидавшая ихъ, произвела страшный переполохъ среди европейской знати. Всѣ лица, могущія имѣть вліяніе на эту участь, начиная отъ короля, и кончая префектомъ полиціи, осаждались ходатайствами въ пользу преступниковъ. Разсказываютъ, что въ парижскій почтамтъ изъ Германіи пришло до 8000 писемъ съ просьбами о предоставленіи Горну возможности бѣжать. Скандалъ, однако же, былъ слишкомъ великъ даже для этой утратившей стыдъ эпохи. Регентъ оказался неумолимъ и, говорятъ, на просьбы, опиравшіяся на кровныя узы его съ главнымъ преступникомъ, отвѣчалъ: «когда у меня заводится испорченная кровь, я выпускаю ее». Горнъ былъ четвертованъ вмѣстѣ съ однимъ изъ своихъ сообщниковъ. Другой успѣлъ бѣжать.

Тот же текст в современной орфографии

ные размеры, то цены всех движимых и недвижимых имуществ, вследствие этого сильного спроса на них, поднялись до небывалых размеров. Должно полагать, что в этот самый момент произошел роковой поворот

    нистами был заглушен тем шумом, который поднимался в улице Кенкампуа. «Безумие финансовой системы, — говорит Вольтер, — способствовало более, чем думают, умиротворению церкви». Теперь духовные католические писатели изощряли свое остроумие на отражение тех нападок на ростовщичество, которые еще раздавались там и сям в собственном их лагере; казуистическая софистика пускалась в ход для установления тонких отличий между ростовщичеством и биржевою игрою. История обращения Лау в лоно католической церкви тоже весьма характерна. Лау задумал добиться должности генерального контролера, но он не мог получить ее, не будучи натурализован, а натурализации он не мог получить, пока оставался протестантом. Знаменитая госпожа де Тансен воспользовалась этим случаем, чтобы вывести в люди своего брата, аббата де Тансен. Она пустила в ход свое влияние на аббата Дюбуа и убедила его испробовать таланты ее брата, поручив ему обращение на путь истинный великого финансиста. Обращение, конечно, удалось как нельзя лучше; Лау произнес свое отречение от протестантской ереси в Мелене, из страха возбудить насмешки совершением этого обряда в Париже. Аббату де Тансену это обращение принесло весьма изрядное количество акций и банковых билетов.

    Картина этого разложения была бы не полна, если бы мы не упомянули о деле графа Горна. Сын принцессы де Линь, родственник регента и десяти других владетельных домов, граф Горн прибыл из Германии в Париж, чтобы попытать счастья вместе с другими в биржевой игре. Но счастье ему не повезло. Чтобы поправить свои обстоятельства, он задумал вместе с двумя своими приятелями, дворянами родом из Пьемонта и Фландрии, следующую штуку: наметив себе некоего Лакруа, бывшего работника-обойщика, который сделался биржевым маклером для анонимных игроков, они заманили его в один кабачок. Лакруа явился, имея при себе на полтораста тысяч ценных бумаг. Приятели сначала напоили его до бесчувствия, потом набросили ему на голову салфетку и нанесли ему до десяти ран кинжалами. Порешив его, они обобрали находившиеся на нем деньги и бросились бежать. Кровь, которою был замаран один из них, выдала убийц и они были схвачены. Участь, ожидавшая их, произвела страшный переполох среди европейской знати. Все лица, могущие иметь влияние на эту участь, начиная от короля и кончая префектом полиции, осаждались ходатайствами в пользу преступников. Рассказывают, что в парижский почтамт из Германии пришло до восьми тысяч писем с просьбами о предоставлении Горну возможности бежать. Скандал, однако же, был слишком велик даже для этой утратившей стыд эпохи. Регент оказался неумолим и, говорят, на просьбы, опиравшиеся на кровные узы его с главным преступником, отвечал: «Когда у меня заводится испорченная кровь, я выпускаю ее». Горн был четвертован вместе с одним из своих сообщников. Другой успел бежать.