Лишь Суворовъ нѣсколько смягчалъ тяжесть положенія своего бывшаго главнокомандующаго: не слѣдуя примѣру другихъ, Суворовъ часто посѣщалъ Румянцева, въ торжественные дни являлся къ нему въ парадной формѣ, посылалъ ему вторые экземпляры всѣхъ своихъ донесеній и распоряженій.
Въ 1790 году Румянцевъ удалился, наконецъ, въ свою деревню Ташань, гдѣ получилъ послѣ заключенія Ясскаго мира шпагу, украшенную брилліантами, съ надписью «За занятіе части Молдавіи въ началѣ войны».
Начавшаяся въ 1794 году третья Польская война и возможность новаго столкновенія съ Турціей заставили вспомнить Румянцева, и предположенія его сбылись. Въ этомъ году Екатерина II писала престарѣлому фельдмаршалу: «Я слышала о лучшемъ состояніи теперь здоровья Вашего, обрадовалась и желаю, чтобы оно дало Вамъ новыя силы раздѣлить со мною тягости мои; ибо Вы сами довольно знаете, сколь отечество помнитъ Васъ, содержа незабвенно всегда заслуги Ваши въ сердцѣ своемъ; знаете также и то, сколь много и все войско самое любитъ Васъ и сколь оно порадуется, услыша только, что обожаемый Велизарій опять ихъ пріемлетъ, какъ дѣтей своихъ, въ свое попеченіе».
Роль Румянцева въ 1794 году, когда онъ былъ назначенъ командовать войсками на югѣ на случай войны съ Турціей, не была активной. Однако, онъ оказалъ большое вліяніе на ходъ войны въ Польшѣ, правильно оцѣнивъ обстановку на польскомъ театрѣ и предписавъ туда отправиться Суворову.
Румянцевъ умеръ 8-го декабря 1796 года.
Современники Румянцева такъ оцѣнивали его: Императрица Екатерина говорила, что онъ «займетъ въ ея вѣкѣ несомнѣнно превосходное мѣсто предводителя, искуснаго и усерднаго». Суворовъ о Румянцевѣ выражался такъ: «Ему нѣтъ равнаго… Суворовъ — ученикъ Румянцева».
Солдаты, которыхъ Румянцевъ не разъ водилъ къ побѣдамъ, оцѣнивали его, обращаясь къ нему съ краткими, но многознаменательными словами: «Ты — прямой солдатъ».
Знаменитый историкъ Карамзинъ такъ характеризуетъ Румянцева:
«Задунайскаго можно смѣло назвать Тюреномъ Россіи. Онъ былъ мудрый полководецъ, зналъ своихъ непріятелей, и систему войны образовалъ по ихъ свойствамъ; мало вѣрилъ слѣпому случаю и подчинялъ его вѣроятностямъ разсудка; казался отважнымъ, но былъ только проницательнымъ; соединялъ рѣшительность съ тихимъ и яснымъ дѣйствіемъ ума; не зналъ ни страха, ни запальчивости; берегъ себя въ сраженіяхъ единственно для побѣды; обожалъ славу, но могъ бы снести и пораженіе, чтобы
