— Какъ знаете! — промолвилъ, вставая, „графъ“ но только помните, что завтра же утромъ я подамъ заявленіе градоначальнику! — прибавилъ „графъ“ и направился къ двери.
Эта угроза произвела на Ивана Захаровича впечатлѣніе, и онъ сказалъ:
— Позвольте, сударь... Зачѣмъ же градоначальнику?.. Если мнѣ уплатятъ за содержаніе этого подлеца — какъ передъ Богомъ говорю, что Антошка неблагодарная тварь — я готовь развязаться съ нимъ... Ну его... а то, согласитесь, за что же разорять бѣднаго человѣка...
— Мнѣ некогда съ вами разговаривать. Документъ, или завтра же вы будете въ сыскномъ отдѣленіи... И вообщея совѣтовалъ бы вамъ перемѣнить родъ занятій! — внушительно прибавилъ „графъ“...
— Какія такія занятія, позвольте спросить?
— А заведеніе чужихъ дѣтей, которыхъ вы посылаете нищенствовать...
— Всякому надо кормиться... И дѣти у меня, слава Богу, ничѣмъ не обижены.... всѣмъ довольны...
— И тѣмъ, что вы ихъ порете?.. Ну, довольно... Отдаете документъ или нѣтъ?
Черезъ пять минута „графъ“ вышелъ, получивъ подъ росписку метрическое свидѣтельство Антошки.
Струсившій и растерявшійся Иванъ Захаровичъ, провожая „графа“, униженно просилъ неподнимать исторіи и обѣщалъ серьезно подумать о перемѣнѣ занятій.
— Дѣйствительно, безпокойное занятіе, сударь... Того и гляди, изъ-за какого-нибудь неблагодарнаго мальчишки получишь однѣ непріятности! — говорилъ Иванъ Захаровичъ.
