— Ахъ, ты...
И голова мальчика уже была между толстыхъ икръ Ивана Захаровича. Въ комнатѣ раздались отчаянные крики... Мольбы о пощадѣ смѣнялись ругательствами. Злобный ревъ безсильнаго животнаго чередовался съ раздирающимъ душу стономъ.
„Дяденька“ совсѣмъ озвѣрѣлъ. Казалось, онъ не помнилъ себя и съ остервѣненіемъ палача полосовалъ мальчика толстымъ ремнемъ съ металлической пряжкой, и все сильнѣе и сильнѣе сжималъ его голову.
Вопли становились рѣже и глуше. Мальчикъ задыхался.
— Ты, Иванъ Захарычъ, смотри, не задуши его! — крикнула ему „вѣдьма“, довольно равнодушно посматривая на экзекуцію и нисколько не волнуясь этими криками.
— Не бойсь... Не задушу...
Однако онъ чуть-чуть раздвинулъ ноги и въ ту же минуту вскрикнулъ, словно бы отъ жестокой боли.
— Отпусти, подлецъ! Не то до смерти забью! — прошипѣлъ въ бѣшенной ярости Иванъ Захаровичъ, продолжая наносить удары.
Но Антошка не отпускалъ.
Точно маленькій кровожадный бульдогъ, онъ вцѣпился своими крѣпкими и острыми зубами въ ляжку своего мучителя и все крѣпче и крѣпче нажималъ ихъ съ какимъ-то наслажденіемъ мстительной злобы, готовый оторвать кусокъ мяса.
Иванъ Захарычъ рванулся, что бъ избавитьсяотъ этихъ зубовъ, причинявшихъ ему жестокую боль, и серьезно проучить дерзкаго мальчишку.
