Онъ поцѣловалъ Нину и, усадивъ на диванъ, тотчасъ же сталъ разсказывать о томъ, что Антоша только что получилъ мѣсто — онъ, конечно, объяснилъ, какое важное для начала — и ему назначили, восемнадцатилѣтнему мальчику, пятьдесятъ рублей жалованья.
— Вотъ какой онъ Антоша... О, онъ далеко пойдетъ... Это необыкновенно талантливый мальчикъ... И какое золотое сердце!
„Графъ“ передалъ „Нинѣ“ сцену за обѣдомъ и прибавилъ:
— Непремѣнно требуетъ, чтобъ я былъ его пансіонеромъ, и чтобъ никто больше не заботился обо мнѣ... Вы понимаете, Нина, я не смѣю отказать ему! — радостно говорилъ „графъ“.
— Еще бы... Иначе вы обидѣли бы его, дядя.
— То-то и есть. А развѣ я захочу обидѣть моего мальчика? Вотъ почему съ перваго ноября вы уже прекратите мнѣ выдачу пенсіи изъ вашего казначейства. Теперь мы богаты и счастливы, благодаря милой феѣ. Спасибо вамъ, Нина!
— Но развѣ, дядя, и мнѣ нельзя о васъ заботиться? Вѣдь эти деньги вамъ давно назначены. Позвольте попрежнему посылать вамъ.
Но „графъ“ протестовалъ. Никакъ нельзя. Антоша не позволитъ. И то четыре года они пользовались пенсіей. Теперь Нина можетъ быть доброй феей для кого-нибудь другого, мало-ли горемыкъ? Вѣдь Антоша получилъ 50 рублей на первое время, черезъ годъ онъ получитъ 75, а когда сдѣлаютъ мастеромъ онъ будетъ получать 150 рублей въ мѣсяцъ.
Нина глядѣла на это исхудавшее блѣдное лицо
