— Не хочетъ.
— Никто ей не нравится?
— Кажется, никто...
— А Сиверскій? Кажется, онъ не прочь сдѣлать предложеніе... Онъ порядочный молодой человѣкъ, и былъ бы отличной партіей... Что Нина о немъ думаетъ? Нравится онъ ей?
— Нисколько.
— Отчего?..
— Говорить: совсѣмъ неинтересенъ...
— Гммъ... Странно, почему не нравится. Онъ вполнѣ порядочный человѣкъ... Ну, и съ состояніемъ... связи... и положеніе... Онъ можетъ далеко пойти... Такъ ты пришли ко мнѣ Нину... Мы съ пей побесѣдуемъ.
Опольева, сама же разболтавшая все мужу, вышла изъ кабинета нѣсколько встревоженная, досадуя на себя, что открыла тайну, о которой лучше было бы молчать. Теперь, того и гляди, выйдетъ „исторія“ — а всякихъ „исторій“ Опольева боялась больше всего на свѣтѣ — если Нина не убѣдится доводами отца и, восторженно расхваливая нищаго дядю, выскажетъ отцу одно изъ тѣхъ своихъ крайнихъ мнѣній о свѣтѣ и богатствѣ, какія иногда высказывала матери.
Какъ обыкновенно бываетъ съ слабыми, безхарактерными людьми, она хотѣла, что бы все какъ-нибудь обошлось безъ непріятностей, и безпокоилась и за мужа, и за дочь, не зная и не рѣшаясь, чью принять сторону. Когда она слушала мужа, ей казалось, что онъ правъ, и что Нипѣ въ самомъ дѣлѣ неприлично ѣздить къ дядѣ, хотя бы онъ и исправился, забывая, что еще недавно, слу-
