хорошо?... И ведешь себя хорошо?: — спрашивала княгиня, трепля своею бѣлой пухлой рукой дѣвочку.
— Анюта одна изъ лучшихъ дѣвочекъ... И учится прекрасно.
— Спасибо тебѣ, дѣвочка... Радуешь ты меня...
Княгиня уже давно взглядывала на „графа“ и не узнавала въ этомъ представительномъ, прилично одѣтомъ господннѣ, съ изысканными манерами, того обтрепаннаго нищаго въ порыжѣлой шляпѣ, котораго нѣсколько разъ встрѣчала на улицѣ. Въ чертахъ этого господина, повидимому, бывавшаго въ обществѣ, она припоминала что-то хорошо и близко знакомое когда-то раньше и досадовала, что не могла припомнить.
Взглядъ, нечаяно скользнувшій по Антошкѣ, котораго княгиня сразу узнала, не смотря на его костюмъ, мгновенно напомнилъ ей и прежняго ея поклонника, красавца улана „Шурку“, и несчастнаго отверженца, писавшаго ей письма съ просьбами трехъ рублей. Оба эти лица почему-то слились въ одномъ представленіи.
Она еще разъ взглянула на „графа“, который не спускалъ съ нея своихъ темныхъ, чуть-чуть насмѣшливо улыбающихся глазъ, и послѣ нѣсколькихъ секундъ колебанія, слегка смутившаяся, обратилась къ Опольеву и предусмотрительно на англійскомъ языкѣ, увѣренная, что этого языка никто не пойметъ:
— Я васъ совсѣмъ не узнала. Очень рада встрѣтиться съ вами и видѣть васъ бодрымъ и здоровымъ... Въ послѣднее время я такъ много слышала о васъ отъ Нины! — подчеркнула она и протянула Руку
