нѣвшаго лица мальчика, — и квартира, и одежда, и пища, однимъ словомъ все, какъ слѣдуетъ... ни о чемъ не заботься... Всталъ, одѣлся: — пожалуйте чай пить... А тамъ обѣдъ, вечеромъ ужинъ... И обучать тебя всему — только была-бъ охота... Выйдешь изъ пріюта, всякую штуку будешь знать: и грамматику, и ариѳметику, и географію... всему выучатъ... А я буду заходить къ тебѣ въ пріютъ... Вѣрно, пускаютъ?... Навѣрное даже пускаюгь... Два-три года, братецъ, скоро пройдутъ... А потомъ ты найдешь себѣ мѣсто и опять мы вмѣстѣ будемъ жить, если я буду живъ... Право, вѣдь недурно, Антошка? Раскинь-ка умомъ!
Но Антошка молчалъ, подавленный и грустный. Слезы стояли въ его глазахъ, и на сердцѣ была безпредѣльная горечь.
„Одинъ близкій человѣкъ у него на свѣтѣ и тоть его гонитъ отъ себя?“
— Графъ, — проговорилъ наконецъ онъ дрогнувшимъ голосомъ, — не гоните меня... Я... я ничего не буду вамъ стоить... Я сейчасъ же найду работу. Ей Богу, найду!
— Глупый! Развѣ я тебя гоню? Я для твоей же пользы хочу, что бы ты былъ въ пріютѣ! — воскликнулъ графъ, самъ взволнованный этимъ отчаяніемъ мальчика и его словами.
— Но вы раньше говорили, что я буду при васъ.
— Говорилъ и очень хотѣлъ бы не разставаться съ тобой, а не то, что гнать тебя, но пойми ты, голубчикъ мой, я вотъ болѣю, могу слечь въ постель, мало ли что можетъ случиться...
— А я буду при васъ... Буду ходить за вами! — съ порывистою страстностью воскликнулъ Антош-
