И она спросила:
— Ты не лжешь, мальчикъ?
— Убей меня Богъ, ваше сіятельство.
— Не клянись всуе... Это не хорошо, — строго остановила Антошку княгиня и продолжала: — Тебя не научилъ разсказать всю эту исторію твой графъ?
— Они приказывали правду говорить и ничему не научали. Графъ ничему дурному не научитъ! — горячо заступился за „графа“ Антошка, чуя въ словахъ княгини, что „графа“ подозрѣваютъ въ чемъ-то нехорошемъ.
— Ты разсказывалъ, что убѣжалъ отъ этого Ивана Захаровича въ лѣтнемъ пальто и въ башмакахъ...
— Точно такъ, ваше сіятельство.
— Такъ объясни мнѣ, пожалуйста: откуда у тебя и полушубокъ и сапоги, а? гдѣ ты ихъ досталъ? — допрашивала княгиня, продолжая смотрѣть въ глаза Антошки и ожидая, что мальчикъ смутится.
Но Антошка нисколько не смутился и отвѣтилъ:
— Все это мнѣ графъ справили.
— Графъ? — усмѣхнулась княгиня. — Но твой благодѣтель самъ нищій... На какія же деньги онъ могъ тебя одѣть?.. Это что-то неправдоподобно! — говорила княгиня, которая дѣйствительно не могла понять, что этотъ несчастный пропойца и нищій, какимъ былъ ея кузенъ, могъ не только сердечно отнестись къ другому нищему, но еще и одѣть его.
Тогда Антошка разсказалъ про письма, которыя „графъ“ разносилъ, и про двадцать пять рублей, полученные отъ какой-то „сродственицы“. Изъ
