Чайкину обо всемъ, болѣе или менѣе интересномъ, что, по его мнѣнію, происходило за день на клиперѣ, Кирюшкинъ уходилъ, обѣщаясь завтра навѣстить своего любимца. И Чайкинъ всегда нетерпѣливо ждалъ его прихода.
Однажды, прощаясь съ Кирюшкинымъ, онъ сказалъ:
— Уважь, Иванычъ, голубчикъ, принеси чернаго сухарика. Давно не пробовалъ... Тутъ все бѣлый хлѣбъ. И хотя меня кормятъ до отвала и всякихъ пирожныхъ даютъ, а по ржаному суха рику я соскучился.
Кирюшкинъ обѣщалъ принести и замѣтилъ:
— То-то оно и есть... И по сухарику соскучился... Такъ какъ же останешься ты въ этой Америкѣ?.. Совсѣмъ пропадешь въ ней...
3.
Однажды утромъ, когда Чайкинъ первый разъ всталъ съ постели и необыкновенно довольный, что раны его заживаютъ, и нѣтъ ужъ никакихъ болей, сидѣлъ въ креслѣ около стола, на которомъ стоялъ чудный букетъ чайныхъ розъ, присланныхъ ему матерью спасенной дѣвочки, и разговаривалъ съ вѣрнымъ Дунаевымъ, неотлучно находившимся при немъ, въ комнату вошла сидѣлка и сказала Чайкину:
— Васъ хочетъ видѣть русскій адмпралъ, начальникъ эскадры. Хотите его принять, Чайкинъ?
Въ первую минуту Чайкинъ былъ изумленъ и испуганъ.
«Зачѣмъ ко мнѣ идетъ адмиралъ?» думалъ Чайкинъ и не зналъ, какъ ему быть.
— Если вамъ визитъ этотъ непріятенъ, Чайкъ, то я могу сказать, что вы чувствуете себя нехорошо и не можете его принять... Вы, кажется, нерасположены видѣть адмирала, Чайкъ?—прибавила въ видѣ вопроса сидѣлка.
— Нѣтъ, зачѣмъ же врать!—промолвилъ смущенно Чайкинъ.
— Такъ, чтобъ не врать, я просто скажу, что вы не хотите его видѣть Чайкъ. Сказать?
