— Знаю о немъ,—перебилъ адмиралъ:—бывшій старшій офицеръ лично передавалъ мнѣ о томъ, какъ онъ хотѣлъ его исправить. Такъ о чемъ проситъ Кирюшкинъ?..
— Разрѣшенія навѣстить бѣглаго матроса Чайкина, который лежитъ въ госпиталѣ. Изволили слышать объ его подвигѣ на вчерашнемъ пожарѣ?
— Какъ же. И только что послалъ Аркашина справитьсяобъ его положеніи... Разумѣется, разрѣшите...
— Этотъ Кирюшкинъ очень привязанъ къ Чайкину...
— И объ этомъ слышалъ... Разрѣшите... И пусть Кирюшкинъ ежедневно навѣщаетъ товарища... Ему тяжело болѣть начужбинѣ... Кругомъ все, чужіе... И если еще кто съ с Проворнаго» захочетъ навѣстить товарища,—разрѣшите... Бѣдному Чайкину, вѣроятно, это будетъ очень пріятно...
— Слушаю ваше, превосходительство!
— Очень запугана команда «Проворнаго»?
— Очень, ваше превосходительство.
— Надѣюсь, Николай Николаевичъ, что привасъ и при новомъ старшемъ офицерѣ они вздохнутъ, и вы сдѣлаете все возможное, чтобы они забыли о прошломъ.
— Постараюсь, ваше превосходительство.
— Завтра я буду у васъ... Сдѣлаю смотръ... Знаю, что найду все въ образцовомъ видѣ: бывшій старшій офицеръ не даромъ же мучилъ людей, полагая, что безъ жестокости нельзя держать судно въ должномъ порядкѣ. А, между тѣмъ, на «Муромцѣ» и безъ линьковъ люди работаютъ прекрасно... Не такъ ли?
— Точно такъ, ваше превосходительство!
— Такъ разрѣшите Кирюшкину и другимъ... И это дѣлаетъ честь Кирюшкину, что онъ не забылъ товарища въ бѣдѣ... Въ эту минуту вошелъ флагъ-офицеръ.
— Ну, что?—петерпѣливо спросилъ адмиралъ.
Флагъ-офицеръ доложилъ, что его не допустили къ Чайкину, чтобы не утомлять и не волновать больного разговорами.
— А есть ли надежда? Говорили вы съ докторомъ?
