И Билль вынулъ изъ своего кошеля пять монетъ и передалъ Дунаеву.
— А мнѣ пора ѣхать. Прощайте, Дунъ, кланяйтесь Чайку! Скажите, что я заходилъ прощаться. И телеграфируйте черезъ недѣлю въ Сакраменто, черезъ двѣ—на Соленое озеро, черезъ три— въ Денверъ... Надѣюсь, еще увидимся...
Билль подошелъ къ постели больного.
Чайкинъ въ эту минуту открылъ глаза.
При видѣ Стараго Билля, одѣтаго въ старую куртку, въ высокихъ сапогахъ на ногахъ, Чайкинъ, словно бы очнувшись отъ сновидѣній, унесшихъ его совсѣмъ въ других міръ, вспомнилъ свое путешествіе, и его сѣрые, впавшіе, страдальческіе глаза ласковоостановились на Биллѣ.
— Спасибо, Билль... навѣстили. ѣдете сегодня?
— Ѣду, Чайкинъ.
— Счастливаго пути...
— До свиданія, Чайкинъ. Надѣюсь, какъ вернусь, поправитесь.
— Какъ Богъ дастъ.
— Въ васъ, духу, Чайкинъ много... Захотите и поправитесь. И доктора говорятъ, что недѣльки черезъ три прежнимъ Чайкинъ станете.
Билль улыбнулся и, нѣсколько разъ кивнувъ головой, вышелъ и только на улицѣ смахнулъ слезу, показавшуюся у него на глазахъ, и попросилъ извозчика ѣхать скорѣе въ контору общества дилижансовъ.
— Доберъ Билль!—промолвилъ Чайкинъ .
— Доберъ. Онъ вчера и иочыо около тебя сидѣлъ... И всѣ о тебѣ безпокоятся, даромъ, что чужіе... Самъ губернаторъ былъ... И народъ стоялъ... И въ газетахъ тебя пропечатали, за твой подвигъ... И эта самая барыня, которой дѣвочку ты спасъ, была нѣсколько разъ... Только ея не допустили... И лейтенантъ Погожинъ былъ... И флагъ-офицеръ отъ адмирала пріѣзжалъ...
Чайкинъ, казалось, слушалъ все это равнодушно и только спросилъ:
