— Завтра съ вечерниъ пароходомъ.
— А ты хотѣлъ съ утреннимъ?
— Надо у Абрамсона побывать...
— Охота къ нему ходить... Онъ тебя, жидъ, обманно хотѣлъ на судно опредѣлить, а ты съ нимъ связываешься... Нежто хорошимъ онъ ремесломъ занимается?.. Сманивать матроса, давать сонную водку да въ родѣ какъ продавать его на купеческіе корабли.
— Онъ теперь не даетъ сонной водки.
— Все равно... низкимъ дѣломъ занимается... Лучше не ходи... Еще какъ бы не усыпилъ тебя да не обобралъ дочиста.
Чайкинъ, разумѣется, не сказалъ, что далъ Абрамсону на торговлю его ваксой денегъ и что, кромѣ того, далъ денегъ на отправку Ревекки за городъ, и проговорилъ:
— Тоже, если разобрать по- настоящему, то и Абрамсона нельзя вовсе осудить...
— Это жидюгу-то?
— А развѣ жидъ не такой же человѣкъ? У Бога, братъ, всѣ равны...
— Христа-то жидъ продалъ!
— Одинъ Іуда не примѣръ... И христіане Бога продаютъ, живя не по совѣсти... А если Абрамсонъ и занимался нехорошимъ дѣломъ, такъ отъ нужды... Надо прокормиться съ семьей...
— Ну, ты всякаго разбойника готовъ оправдать... Съ тобой не сговоришь... По-твоему можетъ оказаться, что и эта воровка Клара не виновата?
— Виновата, но только...
— Что?—нетерпѣливо перебилъ Дунаевъ.
— Но только надо разобрать, но какимъ такимъ причинамъ она потеряла совѣсть... Можетъ, и были причины, что она на обмаъ такой пошла...
— Скверная баба—вотъ и причина... Попадись она мнѣ когда-нибудь! Я ее!
— Бабу-то?
— А хоть бы и бабу! Не посмотрю, что бабу въ Америкѣ
