— Дровосѣки.
— И давно они здѣсь?
— Я пятый годъ хожу по Миссиссипи. Они уже были здѣсь, только рубили лѣсъ въ другомъ мѣстѣ. Отличные джентльмены, я ихъ знаю. Они прежде дрова намъ ставили. Теперь лѣсъ сплавляютъ. Хорошо работаютъ! — прибавилъ помощникъ машиниста.
— У какого-нибудь хозяина живутъ?
— Зачѣмъ? Они сами хозяева и компаньоны. Они сняли большой участокъ, и всѣ вмѣстн живутъ въ лѣсу. Тамъ у нихъ домикъ выстроенъ. Я былъ у нихъ въ гостяхъ. Очень гостепріимные джентльмены и много могутъ выпить вина... А вы русскій, видно?
— Русскій.
— Тоже изъ Сибири удрали? — спросилъ, подмигивая глазомъ, помощникъ машиниста, пожилой господинъ съ длинной окладистой черной бородой.
— Нѣтъ. Почему вы подумали, что я убѣжалъ изъ Сибири? — удивленно спросилъ Чайкинъ.
— Тѣ пять молодцовъ русскихъ дровосѣковъ изъ Сибири бѣжали. Они разсказывали, что тамъ не очень-то хорошо имъ было. Они находятъ, что у насъ лучше! — засмѣялся бородатый господинъ, пожевывая табакъ.
И, сплюнувъ за бортъ, спросилъ:
— А вамъ нравиться у насъ?
— Очень.
— Ну еще бы! Свободная страна! — внушительно проговорилъ машинистъ.
И, кивнувъ головой, ушелъ въ машину.
«Живутъ, значитъ, и здѣсь русскіе люди!» — подумалъ Чайкинъ, и ему стало легче на душѣ.
Чѣмъ выше поднимался пароходъ, тѣмъ болѣе мѣнялся видъ пассажировъ. Когда Чайкинъ плылъ по Миссури, то на пароходѣ онъ уже не видалъ смуглыхъ, загорѣлыхъ лицъ южанъ, кожаныхъ куртокъ, высокихъ сапоговъ, широкополыхъ сомбреро и револьверовъ за поясами.
