онъ считаетъ суевѣріемъ. Въ главѣ о врачебномъ искусствѣ онъ начинаетъ вдругъ въ очень грозномъ тонѣ говорить о примѣненіи ядовъ и сильно дѣйствующихъ лѣкарствъ (φαρμακεῖαι); тутъ же оказываются подъ большимъ подозрѣніемъ всякаго рода магическіе и знахарскіе пріемы; въ заключеніе онъ грозитъ смертною казнью за всякую попытку вѣдовства со стороны предсказателей и толкователей примѣтъ.
Надо представить себѣ, что въ результатѣ примѣненія всѣхъ этихъ статей уголовно-полицейскаго кодекса должна была возникнуть масса неслыханныхъ дотолѣ процессовъ, количество которыхъ грозило далеко превзойти дѣятельность обыкновенныхъ судовъ. Судя по озлобленному тону Законовъ, мрачный клерикализмъ надвинулся вплотную на интеллектуальный міръ Греціи и повисъ надъ нимъ тяжелой тучей; всѣ аргументы позднѣйшей инквизиціи, вся психологія вѣдовского процесса уже даны Платономъ. И когда читаешь эти поистинѣ страшныя страницы Законовъ, невольно вспоминается одно выраженіе автора, которымъ онъ сопровождаетъ правила, регулирующія эстетическую жизнь въ идеальной общинѣ: «трагедія (намъ) не нужна, трагедію замѣнитъ устройство государства; само государство составляетъ трагическую пьесу высокаго стиля»28. Благочестивый пессимистъ, онъ не замѣтилъ, какой злой шуткой надъ его собственной системой государственной опеки общества звучатъ эти слова.
Общество грядущаго бюрократическаго государства. Одно обстоятельство не можетъ не вызвать смущенія у внимательнаго читателя Законовъ. Спрашивается, откуда духовные судьи возьмутъ столько помощниковъ, доносчиковъ, обвинителей, тюремщиковъ, палачей? Кто вообще дастъ внѣшнюю опору, «свѣтскій мечъ», на поддержку ихъ авторитета? Выбранныя гражданами хотя бы изъ стариковъ и капиталистовъ должностныя лица не въ силахъ одни сладить со всей массой преступниковъ, нарушителей, подозрительныхъ и уклоняющихся. Мы рѣшаемся думать, что выходъ изъ этого затрудненія заключается въ слѣдующемъ. Въ Законахъ описана вовсе не самодовлѣющая община, вовсе не автономный греческій кантонъ, а лишь небольшая доля крупнаго государства. Вотъ почему въ Законахъ нѣтъ никакой политики, а есть только статьи каноническаго и полицейскаго права, религіозный процессъ и городское благоустройство. Тутъ нѣтъ описанія настоящихъ властей, потому что онѣ предполагаются гдѣ-то далеко въ видѣ общаго фона; но безъ нихъ въ свою очередь не мыслимо представить себѣ существованіе и дѣятельность городскихъ властей и духовныхъ коллегій. Платонъ уже воображаетъ себя среди большого бюрократическаго государства, въ которое вошла также и офиціально признанная церковь; городъ, описанный имъ, только по внѣшности и по воспоминаціямъ своимъ, примыкаетъ къ старой греческой автономной общинѣ; но отъ пріемовъ и понятій вольнолюбивой республики въ немъ осталось очень мало; этотъ городъ — административная единица въ томъ стилѣ, какъ онъ устроенъ потомъ въ эллинистическихъ монархіяхъ и въ римской имперіи. Можетъ показаться непонятнымъ, гдѣ же въ Греціи Платонъ нашелъ примѣры такихъ общинъ. Но, не говоря о томъ, что малоазійскіе города, находившіеся во власти персидской державы, и сицилійскія общины, подчиненныя сиракузскому тиранну, вполнѣ подходили для приложенія полицейскаго права Законовъ, надо хорошо вглядѣться въ условія жизни общинъ европейской Греціи, чтобы увидѣть въ нихъ всюду почти рамки административнаго устройства въ духѣ Платона. Въ самомъ дѣлѣ, большая часть городовъ представляли олигархіи капиталистовъ и землевладѣльцевъ, обремененныхъ борьбой съ пролетаріатомъ; правящій слой тянулся къ опекѣ большого государства и готовъ былъ поступиться ради этого своей автономіей. Въ самихъ демократическихъ по виду Аѳинахъ была сильная партія, которая съ 50-хъ годовъ настойчиво стремилась стать подъ охрану македонскаго царя и воспользоваться его опорой. Въ 338 году, послѣ Херонейской битвы и съ основаніемъ Коринѳскаго союза, греческія олигархіи получили желаемое; если не юридически, то фактически онѣ потеряли автономію и стали административными долями большой военной монархіи.
Платонъ составляетъ уложеніе для сокращенной, лишившейся автономіи общины. Онъ беретъ за образецъ старые городскіе кодексы, законы Солона, правды, подобныя Гортинской и т. д., но, какъ мы видѣли, онъ обогащаетъ ихъ содержаніе цѣлымъ отдѣломъ религіозно-уголовнаго права. Это право новаго происхожденія. Въ Аѳинахъ оно родилось наканунѣ великаго междоусобія, въ псефизмѣ Діопейѳа, и также знаменуетъ начало своего рода истребительной войны. Арена борьбы здѣсь весьма далека отъ того, что можно назвать общенародными интересами; сраженія и губительные процессы разыгрываются исключительно въ предѣлахъ интеллигентскихъ кружковъ и взаимныхъ счетовъ ученой и литературной братіи. Къ ужасу и сокрушенію своему мы видимъ, что со времени Діопейѳа взаимное раздраженіе въ средѣ интеллигенціи не ослабѣвало, а, напротивъ, все нарастало, отъ чрезвычайныхъ нападеній переходило къ непрерывной войнѣ, пока не выразилось у Платона въ цѣломъ аппаратѣ догматовъ правовѣрія, въ индексѣ запрещенной литературы и въ сложной постановкѣ религіознаго процесса.
Эти жестокія схватки ученыхъ и литераторовъ идутъ рука объ руку съ возрастаніемъ количества людей, занятыхъ въ интеллектуаль-
