Не говоря ни слова, они поспешно вышли из палатки и возвратились к своим частям. В это время я стоял возле своей палатки и бесцельно смотрел по сторонам; в лагере суета и движение: одни едят, другие пьют чай, третьи курят «наша», некоторые уже накурились до опьянения и бесчинствуют. Палатка хана была так загромождена со всех сторон арбами, что виднелась только ее верхушка.
Вдруг ко мне подбегает сарбаз и скороговоркою, дрожащим, взволнованным голосом, отчетливо по-русски спрашивает: — «Где палатка Вейнберга»? повторяя этот вопрос несколько раз. Крайне изумленный русскою речью сарбаза, я ответил вопросом: «Кто ты? Затем тебе нужно видеть Вейнберга»? — «Я бывший русский солдат и служу теперь в армии хана; войско возмутилось и вас всех здесь перережут, как баранов; хан только что объявил генералам, что уезжает в Ташкент и кажется уже уехал, а они пошли по лагерю и возмутили против вас войско; я хочу сказать все это Вейнбергу».
Скобелев и Вейнберг, выслушав сообщение Евграфа (так звали сарбаза), приказали казакам тотчас же сесть на лошадей и приготовиться к бою, а джигитам поскорее уложить все вещи в арбы.
В то время, как мы этим занимались, до нас донесся пронзительный крик, как будто режут человека.
При Скобелеве находился джигит, юркий, сметливый киргизенок Нурлы-бай; он его очень любил и постоянно брал с собою в походы[1]. На Нурлы-бая было возложено попечение о муле, подаренном Скобелеву ханом. Этот мул отвязался, отошел от наших палаток и приблизился к толпе сарбазов; Нурлы-бай побежал следом и поймал его уже за повод, но в этот момента подскочили два сарбаза и начали отнимать мула; завязалась неравная борьба; мула отняли и увели в лагерь. Нурлы-бай поднял крик и разогорченный, с заплаканными глазами, должен был возвратиться к нам; он не мог успокоиться и избегал взгляда Скобелева.
Когда все было уложено, Скобелев приказал тронуться с места. В лагере заметно было необычайное оживление и суета; кто запрягал лошадей, кто убирал палатки; за криком и шумом ничего нельзя было разобрать; представлялся какой-то хаос. Вдруг раздалась команда «вперед» и все сарбазы, кавалерия и артиллерия, с гиком и криком: «ур, ур, автобачи»[2] побежали в противоположную от нас сторону; пыль поднялась густым облаком; невозможно было разглядеть, что делается.
