войного казака, который схватился за шашку с намерением рассечь голову обидчику, но подоспел Скобелев и предотвратил схватку, могшую иметь для нас роковой исход. На площади между войсками стоял целый ряд арб, нагруженных ханским добром; народ кишел вокруг, как муравьи в муравейнике.
Не имея возможности по тесноте продолжать путь, мы свернули вправо, оставив войска налево, и подъехали ко дворцу.
В этот момент хан выходил из дворцовых ворот; Атабек, Мирза-Хаким, Молла-Мааруфа и другие государственные сановники окружали своего повелителя; владетель Кокана, оставлявший свой родовой дворец, был, по-видимому, спокоен; с четверть часа простоял он под сводами главных ворот, отдавая последние приказания; не знал он, что роковою силою исторических событий не суждено ему уже возвратиться в свой любимый дворец, где каждый уголок возбуждал в его душе столько отрадных воспоминаний, сладостных тревог и волнений; не ведал он, что покидает свою столицу, свой очаровательный Кокан, навсегда, навеки.
Столица не знала, куда едет ее повелитель; полагали, что он отправляется с войском на встречу автобачи, для того, чтобы победить его или пасть на поле битвы. Хан вышел из дворцовых ворот, медленно приблизился к небольшой, желтой, сверху обитой белой материей, в китайском вкусе, арбе, запряженной цугом; свита подняла государя под руки и посадила в арбу.
В это самое время мы приблизились к хану. Он попрощался и приказал Мирзе-Хакиму провести нас к месту лагерной стоянки войск. Мирза-Хаким окольными улицами провел нас к Мугомобаракским воротам, где мы опять повстречались с войсками, идущими на позицию.
Дорога шла садами, за которыми начиналась степь; здесь-то, у опушки садов, и была назначена 3-х часовая стоянка войск.
На месте, указанном Умидовым, мы разбили палатки; недалеко от нас была поставлена ханская палатка, очень большая, покрытая русской белой материей с синими полосками.
Войска все прибывали и устанавливались, и наши палатки вскоре очутились в средине лагеря, состоявшего из 4 тысяч пехоты при 68 орудиях и 2 тысяч кавалерии. Движение, суетня, шум и крик наполняли лагерь; появились маркитанты и устроились маленькие базарчики; лепешки, чай и «наша»[1] приманивали сарбазов. Вдруг раздался крик: «Хан кельды! хан кельды!»[2] и все смолкло; среди войска водворились чинность и спокойствие.
