паспортные и безпріютные пролетаріи столицы, даже на строгій полицейскій взглядъ, представляютъ собой сплошную массу мелкихъ жуликовъ, воришекъ, попрошаекъ, лѣнтяевъ и, вообще, людей потерянныхъ, темныхъ и неблагонадежныхъ.
Быть можетъ самый неблагонадежный и, во всякомъ случаѣ, самый безнадежный, самый безпомощный элементъ въ разсматриваемыхъ подонкахъ общества представляютъ интеллигентные пролетаріи—тѣ, которые совершенно опустились, потеряли сознаніе собственнаго достоинства, разорвали связи со своей прежней средой, утратили способность и охоту къ труду, къ выходу изъ засосавшей ихъ гнойной тины и, смѣшавшись съ простонародной кабацкой голью, усвоили ея образъ жизни и ея промыслы. Такихъ упраздненныхъ интеллигентовъ много въ средѣ здѣшняго уличнаго пролетаріата. Лучше всего ихъ наблюдать въ ночлежныхъ пріютахъ.
«Въ отдѣленіе, въ которое я попалъ,—разсказываетъ одинъ писатель, сдѣлавшій экскурсію въ ночлежный пріютъ,—приходили больше пальто, форменныя и статскія. Шляпу примѣтилъ одну, болѣе фуражки и, между прочимъ, одна съ кокардой. Много небритыхъ физіономій»… «При этомъ я замѣтилъ какое-то торопливое желаніе зарекомендовать себя… сказать о томъ, что они за люди, и представить себя вовсе не вынужденными искать ночлега, а людьми, въ извѣстной степени, даже обезпеченными. Въ этой торопливой аттестаціи много лжи»… Этой категоріи скитальцы—«люди гордые, любятъ похвалиться, пустить пыль въ глаза и задать даже извѣстнаго рода шикъ». Одинъ изъ нихъ, напр., молодой человѣкъ въ цилиндрѣ «съ вьющимися волосами, съ вывѣсочнымъ лицомъ, украшеннымъ эспаньолкой», и съ претензіей на щегольство въ одеждѣ, какъ вошелъ въ пріютъ, такъ съ перваго-же слова и началъ сыпать салонными французскими фразами… Прислужника кликнулъ, называя его, почему-то, «Петромъ Великимъ», заставилъ себя раздѣвать, потребовалъ водки и, въ награду за услуги, подарилъ свои «весьма заслуженные штаны, кои возраста преклоннаго и цѣна коимъ пять копѣекъ серебромъ»… Другой, старикъ, съ солидной чиновничьей физіономіей, сталъ изливаться передъ авторомъ, что онъ «пріѣхалъ изъ Царскаго за получкой—и большой получкой», да, вотъ, опоздалъ на поѣздъ и вынужденъ-де провести ночь «вдали отъ семейства», а между тѣмъ, за минуту, просилъ уступить ему койку, потому что онъ на ней «постоянно лежитъ»… Третій
паспортные и бесприютные пролетарии столицы, даже на строгий полицейский взгляд, представляют собой сплошную массу мелких жуликов, воришек, попрошаек, лентяев и, вообще, людей потерянных, темных и неблагонадежных.
Быть может самый неблагонадежный и, во всяком случае, самый безнадежный, самый беспомощный элемент в рассматриваемых подонках общества представляют интеллигентные пролетарии — те, которые совершенно опустились, потеряли сознание собственного достоинства, разорвали связи со своей прежней средой, утратили способность и охоту к труду, к выходу из засосавшей их гнойной тины и, смешавшись с простонародной кабацкой голью, усвоили её образ жизни и её промыслы. Таких упраздненных интеллигентов много в среде здешнего уличного пролетариата. Лучше всего их наблюдать в ночлежных приютах.
«В отделение, в которое я попал, — рассказывает один писатель, сделавший экскурсию в ночлежный приют, — приходили больше пальто, форменные и статские. Шляпу приметил одну, более фуражки и, между прочим, одна с кокардой. Много небритых физиономий»… «При этом я заметил какое-то торопливое желание зарекомендовать себя… сказать о том, что они за люди, и представить себя вовсе не вынужденными искать ночлега, а людьми, в известной степени, даже обеспеченными. В этой торопливой аттестации много лжи»… Этой категории скитальцы — «люди гордые, любят похвалиться, пустить пыль в глаза и задать даже известного рода шик». Один из них, напр., молодой человек в цилиндре «с вьющимися волосами, с вывесочным лицом, украшенным эспаньолкой», и с претензией на щегольство в одежде, как вошел в приют, так с первого же слова и начал сыпать салонными французскими фразами… Прислужника кликнул, называя его, почему-то, «Петром Великим», заставил себя раздевать, потребовал водки и, в награду за услуги, подарил свои «весьма заслуженные штаны, кои возраста преклонного и цена коим пять копеек серебром»… Другой, старик, с солидной чиновничьей физиономией, стал изливаться перед автором, что он «приехал из Царского за получкой — и большой получкой», да, вот, опоздал на поезд и вынужден-де провести ночь «вдали от семейства», а между тем, за минуту, просил уступить ему койку, потому что он на ней «постоянно лежит»… Третий
