слишкомъ еще крѣпки въ насъ старая закваска и старые, наслѣдственные грѣхи, чтобы наши порывы покаянія и навращенія на путь истины разрѣшались солидными, зрѣлыми плодами. Это были именно порывы—хорошіе и благородные, но, какъ все сангвинически-поверхностное, они быстро истощались, разрѣшаясь однѣми фразами, и смѣнялись равнодушіемъ, за которымъ слѣдуетъ обыкновенно потеря вѣры въ добро и идеалы, рядомъ съ дешевымъ самоотрицаніемъ. А въ то время какъ пароксизмы гражданскаго возбужденія слабѣли, развернутыя знамена обновленія истрепывались и самые его лозунги—всѣ эти громкія «хорошія слова»—опошливались до того, что обратились наконецъ въ презрительныя, насмѣшливыя иносказанія,—въ это время вся, притаившаяся было, наслѣдственная дрянность, всѣ темные инстинкты эгоизма, хищности и распутства воспрянули изъ-подъ спуда, вступили въ свои права, и кругомъ насъ забушевала оргія, которую мы теперь видимъ. Это всегда такъ бываетъ въ минуты упадка общественнаго духа, истощившагося въ напрасныхъ лихорадочныхъ порывахъ.
Впрочемъ, совсѣмъ напрасными ихъ нельзя назвать: пережитая русскимъ обществомъ полоса нравственнаго отрезвленія и умственнаго движенія не пропала даромъ. Ея положительные результаты выразились, во-первыхъ, въ тѣхъ отрадныхъ явленіяхъ труда и подвига, на которые указано выше, а, во-вторыхъ, въ распространеніи, хотя бы отвлеченнаго только, сознанія, что такъ жить, какъ мы жили и живемъ,—нельзя. Разъ прозрѣвшую до такой глубины общественную совѣсть можно временно притуплять, заглушать и усыплять, но убить ее уже нельзя. Удивляются цинизму и наглости современныхъ жрецовъ Ваала, первенствующихъ на жизненномъ пиру, и хотятъ видѣть въ этомъ торжество зла и человѣческой безсовѣстности. На самомъ дѣлѣ, это признаки скорѣе отчаянія, чѣмъ торжества,—того отчаянія, которое оправдывается малодушнымъ афоризмомъ: «après nous le dèluge».[1] Бушующая вокругъ насъ оргія—это «пиръ во время чумы», гдѣ каждый изъ пирующихъ, подъ страхомъ стоящей на порогѣ грозной судьбы, хочетъ забыться, спѣшитъ не разбирая средствъ, не сдерживая своихъ звѣриныхъ инстинктовъ, взять у жизни все, что̀ только можетъ она дать для ихъ пресыщенія, для того, чтобы
- ↑ фр. après nous le dèluge — после нас хоть потоп. — Примечание редактора Викитеки.
слишком еще крепки в нас старая закваска и старые, наследственные грехи, чтобы наши порывы покаяния и навращения на путь истины разрешались солидными, зрелыми плодами. Это были именно порывы — хорошие и благородные, но, как всё сангвинически поверхностное, они быстро истощались, разрешаясь одними фразами, и сменялись равнодушием, за которым следует обыкновенно потеря веры в добро и идеалы, рядом с дешевым самоотрицанием. А в то время как пароксизмы гражданского возбуждения слабели, развернутые знамена обновления истрепывались и самые его лозунги — все эти громкие «хорошие слова» — опошливались до того, что обратились наконец в презрительные, насмешливые иносказания, — в это время вся, притаившаяся было, наследственная дрянность, все темные инстинкты эгоизма, хищности и распутства воспрянули из-под спуда, вступили в свои права, и кругом нас забушевала оргия, которую мы теперь видим. Это всегда так бывает в минуты упадка общественного духа, истощившегося в напрасных лихорадочных порывах.
Впрочем, совсем напрасными их нельзя назвать: пережитая русским обществом полоса нравственного отрезвления и умственного движения не пропала даром. Её положительные результаты выразились, во-первых, в тех отрадных явлениях труда и подвига, на которые указано выше, а, во-вторых, в распространении, хотя бы отвлеченного только, сознания, что так жить, как мы жили и живем, — нельзя. Раз прозревшую до такой глубины общественную совесть можно временно притуплять, заглушать и усыплять, но убить её уже нельзя. Удивляются цинизму и наглости современных жрецов Ваала, первенствующих на жизненном пиру, и хотят видеть в этом торжество зла и человеческой бессовестности. На самом деле, это признаки скорее отчаяния, чем торжества, — того отчаяния, которое оправдывается малодушным афоризмом: «après nous le dèluge».[1] Бушующая вокруг нас оргия — это «пир во время чумы», где каждый из пирующих, под страхом стоящей на пороге грозной судьбы, хочет забыться, спешит не разбирая средств, не сдерживая своих звериных инстинктов, взять у жизни всё, что только может она дать для их пресыщения, для того, чтобы
- ↑ фр. après nous le dèluge — после нас хоть потоп. — Примечание редактора Викитеки.
