Кромѣ указаннаго вліянія фабрично-промышленнаго порядка, на городскаго и особенно столичнаго рабочаго дѣйствуютъ также сильно, развращающимъ образомъ, многочисленные соблазны—грубые и отталкивающіе на болѣе изысканный вкусъ, но неотразимо плѣнительные для неизбалованнаго удобствами и роскошью «сына природы», выросшаго въ суровой, неприглядной деревенской обстановкѣ. Послѣ курной избы, послѣ житья въ тѣснотѣ и нечисти, на чердакахъ или въ подвалахъ, послѣ томительной казенщины фабричной обстановки, трактиръ, съ его «машиной», наигрывающей веселые мотивы изъ оперетокъ, съ его дешевымъ комфортомъ и гостепріимной угодливостью, съ его настойками, «селянками» и всякими разносолами, для неприхотливаго рабочаго—своего рода эльдорадо, рай земной, тѣмъ болѣе обольстительный, что въ немъ онъ чувствуетъ себя, какъ дома, да и въ самомъ дѣлѣ ни въ какія болѣе опрятныя, болѣе благородныя увеселительныя учрежденія для простолюдина нѣтъ доступа. Выше и дальше трактира ему идти некуда для пріятнаго препровожденія времени. Въ Петербургѣ почти всѣ мѣста для собраній «чистой» публики: клубы, театры (кромѣ «райка»), увеселительные сады (напр., Лѣтній) совершенно недоступны для обывателя въ «русскомъ платьѣ», т. е. для такого обывателя, который носитъ обличье «мужика», а еслибы онъ сунулъ туда носъ, то рисковалъ бы также жестоко поплатиться, какъ поплатился однажды покойный Рѣшетниковъ, вздумавшій въ «русскомъ» простонародномъ костюмѣ проникнуть на какой-то публичный концертъ.
Нигдѣ въ Петербургѣ не сосредоточено такого множества трактировъ, кабаковъ и всякихъ другихъ гостепріимныхъ притоновъ, какъ въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ скучивается промышленно-рабочій классъ населенія. Мы это говоримъ на основаніи статистическихъ справокъ. Такимъ образомъ, рабочій, по окончаніи трудовой недѣли, выйдя изъ фабрики или мастерской, съ заработкомъ въ карманѣ, сразу попадаетъ какъ бы въ заколдованный кругъ соблазна и искушенія. Каждая встрѣчная на пути его уличная дверь есть не дверь, а—«входъ въ заведеніе», каждое окно сверкаетъ веселыми огнями, сквозь нихъ волною несется забористый грохотъ «машины», скрипящее тиликанье гармоники, удалая пѣсня, шумъ, говоръ, смѣхъ… Словомъ, тутъ праздникъ жизни, — поло-
Кроме указанного влияния фабрично-промышленного порядка, на городского и особенно столичного рабочего действуют также сильно, развращающим образом, многочисленные соблазны — грубые и отталкивающие на более изысканный вкус, но неотразимо пленительные для неизбалованного удобствами и роскошью «сына природы», выросшего в суровой, неприглядной деревенской обстановке. После курной избы, после житья в тесноте и нечисти, на чердаках или в подвалах, после томительной казенщины фабричной обстановки, трактир, с его «машиной», наигрывающей веселые мотивы из опереток, с его дешевым комфортом и гостеприимной угодливостью, с его настойками, «селянками» и всякими разносолами, для неприхотливого рабочего — своего рода эльдорадо, рай земной, тем более обольстительный, что в нём он чувствует себя, как дома, да и в самом деле ни в какие более опрятные, более благородные увеселительные учреждения для простолюдина нет доступа. Выше и дальше трактира ему идти некуда для приятного препровождения времени. В Петербурге почти все места для собраний «чистой» публики: клубы, театры (кроме «райка»), увеселительные сады (напр., Летний) совершенно недоступны для обывателя в «русском платье», т. е. для такого обывателя, который носит обличье «мужика», а если бы он сунул туда нос, то рисковал бы также жестоко поплатиться, как поплатился однажды покойный Решетников, вздумавший в «русском» простонародном костюме проникнуть на какой-то публичный концерт.
Нигде в Петербурге не сосредоточено такого множества трактиров, кабаков и всяких других гостеприимных притонов, как в тех местностях, где скучивается промышленно-рабочий класс населения. Мы это говорим на основании статистических справок. Таким образом, рабочий, по окончании трудовой недели, выйдя из фабрики или мастерской, с заработком в кармане, сразу попадает как бы в заколдованный круг соблазна и искушения. Каждая встречная на пути его уличная дверь есть не дверь, а — «вход в заведение», каждое окно сверкает веселыми огнями, сквозь них волною несется забористый грохот «машины», скрипящее тиликанье гармоники, удалая песня, шум, говор, смех… Словом, тут праздник жизни, — поло-
