Щербатовъ, свидѣтельствуя, что современные ему знатные русскіе люди «генерально, можно сказать, были люди распутные», съ гражданственнымъ укоромъ спрашивалъ ихъ: «что можетъ сказать народъ, видя ваше сластолюбіе и роскошь, превосходящія ваши доходы?» Мораль и скептицизмъ угнетеннаго гражданскою скорбью князя не заходили слишкомъ глубоко. Высказанный имъ укоръ исходилъ просто изъ опасенія, что «поврежденіе нравовъ», переходя сверху внизъ и «всюду укореняясь къ разоренію домовъ», можетъ сообщиться низшей народной массѣ и деморализовать ее. Опасеніе небезосновательное и для нашихъ дней.
Дѣйствительно, быть можетъ, самое худшее слѣдствіе «поврежденія нравовъ» въ верхушкахъ общества—то, что оно отражается крайне неблагопріятно на общей духовной гигіенѣ и матеріальной экономіи всей страны, и въ нашемъ примѣрѣ—всего городскаго населенія. Независимо отъ вреднаго вліянія такого «поврежденія» на высшіе государственные интересы, оно заражаетъ и деморализуетъ массу. Между верхними и нижними слоями городскаго общества слишкомъ много точекъ соприкосновенія, чтобы язвы и пороки первыхъ не сообщались и послѣднимъ. За всѣмъ тѣмъ, въ Петербургѣ, гдѣ, какъ извѣстно, низшіе классы населенія состоятъ преимуществено изъ пришлаго крестьянства, являющагося изъ деревень ради заработковъ, указанная зараза не ограничивается райономъ одной столицы, а распространяется въ большей или меньшей степени по всей Россіи. Въ доказательство можно указать на общеизвѣстный фактъ, давно уже озабочивающій правительство и земство,—распространеніе сифилиса въ деревенскомъ населеніи, принимающее опасные размѣры. Кому-жъ обязана наша деревня этой губительной язвой, какъ не городу, и главнѣе всего Петербургу, съ его развратомъ? И въ такомъ родѣ, множество цвѣтовъ городской цивилизаціи разносится по лицу русской земли.
Конечно, тутъ виновата не цивилизація, а сопровождающее ее, по обыкновенію, «поврежденіе нравовъ», неразлучное въ эпохи перехода данной среды изъ патріархальнаго быта къ высшей культурѣ. Руссо былъ правъ въ извѣстной степени, сказавши, что въ человѣчествѣ, «рядомъ съ умственнымъ прогрессомъ, идетъ нравственная испорченность». Дѣло въ томъ, что вездѣ и всегда люди, вступая изъ первобытнаго состоянія на путь прогресса, прежде всего усвоиваютъ внѣшніе, такъ сказать, аксессуарные и нерѣдко отрица-
Щербатов, свидетельствуя, что современные ему знатные русские люди «генерально, можно сказать, были люди распутные», с гражданственным укором спрашивал их: «что может сказать народ, видя ваше сластолюбие и роскошь, превосходящие ваши доходы?» Мораль и скептицизм угнетенного гражданскою скорбью князя не заходили слишком глубоко. Высказанный им укор исходил просто из опасения, что «повреждение нравов», переходя сверху вниз и «всюду укореняясь к разорению домов», может сообщиться низшей народной массе и деморализовать её. Опасение небезосновательное и для наших дней.
Действительно, быть может, самое худшее следствие «повреждения нравов» в верхушках общества — то, что оно отражается крайне неблагоприятно на общей духовной гигиене и материальной экономии всей страны, и в нашем примере — всего городского населения. Независимо от вредного влияния такого «повреждения» на высшие государственные интересы, оно заражает и деморализует массу. Между верхними и нижними слоями городского общества слишком много точек соприкосновения, чтобы язвы и пороки первых не сообщались и последним. За всем тем, в Петербурге, где, как известно, низшие классы населения состоят преимущественно из пришлого крестьянства, являющегося из деревень ради заработков, указанная зараза не ограничивается районом одной столицы, а распространяется в большей или меньшей степени по всей России. В доказательство можно указать на общеизвестный факт, давно уже озабочивающий правительство и земство, — распространение сифилиса в деревенском населении, принимающее опасные размеры. Кому ж обязана наша деревня этой губительной язвой, как не городу, и главнее всего Петербургу, с его развратом? И в таком роде, множество цветов городской цивилизации разносится по лицу русской земли.
Конечно, тут виновата не цивилизация, а сопровождающее её, по обыкновению, «повреждение нравов», неразлучное в эпохи перехода данной среды из патриархального быта к высшей культуре. Руссо был прав в известной степени, сказавши, что в человечестве, «рядом с умственным прогрессом, идет нравственная испорченность». Дело в том, что везде и всегда люди, вступая из первобытного состояния на путь прогресса, прежде всего усваивают внешние, так сказать, аксессуарные и нередко отрица-
