у него—свой: въ этомъ дѣлѣ они оба равноправны и независимы. Вступая въ связь, дѣвушка продолжаетъ работать на фабрикѣ и соціальное положеніе ея нисколько не измѣняется. Скорѣе случается, что не «душенька» по̀льзуется матеріально отъ своего «воздахтора», а онъ отъ нея. По капризу женскаго сердца, полюбивъ негодяя, забулдыгу, пьяницу, она безропотно отдаетъ въ его полное распоряженіе не только свое сердце, но и кошелекъ. Такое паразитное пользованіе женской любовью со стороны сердцеѣдовъ-мужчинъ—вещь весьма обыкновенная въ низшемъ слоѣ столичнаго населенія; особенные мастера на это—солдатики, неизбѣжно фигурирующіе, въ качествѣ классическихъ «кумовьевъ», чуть не въ каждомъ кухонномъ романѣ. Это—истые Альфонсы петербургскихъ кухарокъ, задолго предупредившіе на практикѣ литературное гражданство у насъ этого моднаго нынѣ термина и представляемаго имъ понятія.
Въ этомъ пунктѣ прелюбодѣйство низшаго класса рѣзко различается отъ таковаго-же грѣха класса высшаго, культурнаго и зажиточнаго,—и не къ выгодѣ, какъ нравовъ этого послѣдняго, такъ и положенія въ немъ женщины, посвящающей себя культу Киприды. Въ противоположность «душенькѣ», созданной вольностью нравовъ въ простонародьѣ, интеллигентное любострастіе сформировало «содержанку». Типы однородные по происхожденію и по анти-семейственному значенію, но ничего не имѣющіе общаго въ отношеніи соціальномъ, а отчасти и въ нравственномъ.
Какъ мы сейчасъ видѣли, внѣзаконное сожительство не парализуетъ гражданской личности «душеньки», не отнимаетъ у нея рабочей матеріальной самостоятельности, превращая исключительно въ жертву и жрицу гетеризма, какъ это случается съ каждой почти «содержанкой». «Душенька» остается человѣкомъ, работницей, силой, умѣющей за себя постоять; любовная связь для нея—не культъ и не всепоглощающее дѣло, а—праздникъ, забава и отрада только въ часы досуга, въ видѣ рѣдкаго лакомства. Совсѣмъ другое дѣло—содержанка, въ той формѣ и въ тѣхъ условіяхъ, въ какихъ образовало этотъ зазорный типъ петербургское интеллигентно-эпикурейское распутство. Самое уже названіе здѣсь ясно опредѣляетъ подлость и безнравственность даннаго положенія. «Содержанка»—бранное слово, смертельно оскорбительное въ ушахъ каждой порядочной женщины, хотя нельзя мимоходомъ не замѣтить, не во гнѣвъ благо-
у него — свой: в этом деле они оба равноправны и независимы. Вступая в связь, девушка продолжает работать на фабрике и социальное положение её нисколько не изменяется. Скорее случается, что не «душенька» пользуется материально от своего «воздахтора», а он от неё. По капризу женского сердца, полюбив негодяя, забулдыгу, пьяницу, она безропотно отдает в его полное распоряжение не только свое сердце, но и кошелек. Такое паразитное пользование женской любовью со стороны сердцеедов-мужчин — вещь весьма обыкновенная в низшем слое столичного населения; особенные мастера на это — солдатики, неизбежно фигурирующие, в качестве классических «кумовьев», чуть не в каждом кухонном романе. Это — истые Альфонсы петербургских кухарок, задолго предупредившие на практике литературное гражданство у нас этого модного ныне термина и представляемого им понятия.
В этом пункте прелюбодейство низшего класса резко различается от такового же греха класса высшего, культурного и зажиточного, — и не к выгоде, как нравов этого последнего, так и положения в нём женщины, посвящающей себя культу Киприды. В противоположность «душеньке», созданной вольностью нравов в простонародье, интеллигентное любострастие сформировало «содержанку». Типы однородные по происхождению и по антисемейственному значению, но ничего не имеющие общего в отношении социальном, а отчасти и в нравственном.
Как мы сейчас видели, внезаконное сожительство не парализует гражданской личности «душеньки», не отнимает у неё рабочей материальной самостоятельности, превращая исключительно в жертву и жрицу гетеризма, как это случается с каждой почти «содержанкой». «Душенька» остается человеком, работницей, силой, умеющей за себя постоять; любовная связь для неё — не культ и не всепоглощающее дело, а — праздник, забава и отрада только в часы досуга, в виде редкого лакомства. Совсем другое дело — содержанка, в той форме и в тех условиях, в каких образовало этот зазорный тип петербургское интеллигентно-эпикурейское распутство. Самое уже название здесь ясно определяет подлость и безнравственность данного положения. «Содержанка» — бранное слово, смертельно оскорбительное в ушах каждой порядочной женщины, хотя нельзя мимоходом не заметить, не во гнев благо-
