Страница:Исторические этюды русской жизни. Том 3. Язвы Петербурга (1886).djvu/447

Эта страница была вычитана

точные, если у него, при одномъ объ нихъ воспоминаніи, «выступаетъ холодный потъ на лбу…» Въ четырнадцать лѣтъ его «кровь приведена уже въ движеніе»—какого рода движеніе, объ этомъ нетрудно догадаться, а на судѣ было категорически подтверждено, что онъ въ это время состоялъ уже въ любовной связи съ гувернанткой-француженкой, лѣтъ на пятнадцать его старше, и не съ ней одной, судя по обстоятельствамъ дѣла… Въ четырнадцать лѣтъ онъ уже разочарованъ во всѣхъ и во всемъ: не вѣритъ въ Бога, отрицаетъ христіанство—и безповоротно, не вѣритъ въ святость «отношеній къ родителямъ», смотритъ на женщинъ окомъ пресыщеннаго мизантропа и взглядъ его на всѣ эти отношенія до того безотраденъ, что онъ и врагу не пожелалъ-бы… Въ четырнадцать лѣтъ сердце его «окаменѣло», и если у него остался еще кумиръ, достойный любви и поклоненія, то это единственно онъ самъ… И все это по 14—15-му году отъ рожденія!!

Словомъ, этому подростку-философу въ такой степени уже «ничто человѣческое не чуждо», онъ до того всѣмъ пресытился и окислился, что рѣшительно нельзя было-бы представить—чего-же еще ждать ему отъ жизни впереди, въ чемъ искать ея радость и поэзію, которыми одушевляется мечтательная, счастливая юность? И что можетъ ждать общество отъ подобныхъ пятнадцатилѣтнихъ старцевъ, хилыхъ физически и нравственно, ничего и никого не любящихъ, ничему не вѣрящихъ и одушевленныхъ однимъ лишь эгоистическимъ поклоненіемъ своему «я»?

Въ данномъ случаѣ всѣ эти неутѣшительные выводы опираются не на одномъ лишь «дневникѣ» героя нашего, гдѣ онъ могъ, конечно, впасть и въ преувеличенія, и въ ошибочныя сужденія и, просто, въ риторическія прикрасы дурнаго вкуса. Къ сожалѣнію раскрывшаяся на судѣ дѣйствительность, среди которой жилъ и воспитывался этотъ мальчикъ, не только подтвердила его «дневникъ», но и значительно превзошла его содержаніе и краски своими отрицательными сторонами. Судъ здѣсь приподнялъ завѣсу надъ бытомъ, нравами и воспитаніемъ учащагося юношества зажиточнаго привилегированнаго класса—такъ называемой «соли земли», пользующейся особыми прерогативами и преимуществами. Отецъ нашего героя былъ состоятельный человѣкъ, полковникъ, занимавшій вид-


Тот же текст в современной орфографии

точные, если у него, при одном об них воспоминании, «выступает холодный пот на лбу…» В четырнадцать лет его «кровь приведена уже в движение» — какого рода движение, об этом нетрудно догадаться, а на суде было категорически подтверждено, что он в это время состоял уже в любовной связи с гувернанткой-француженкой, лет на пятнадцать его старше, и не с ней одной, судя по обстоятельствам дела… В четырнадцать лет он уже разочарован во всех и во всём: не верит в Бога, отрицает христианство — и бесповоротно, не верит в святость «отношений к родителям», смотрит на женщин оком пресыщенного мизантропа и взгляд его на все эти отношения до того безотраден, что он и врагу не пожелал бы… В четырнадцать лет сердце его «окаменело», и если у него остался еще кумир, достойный любви и поклонения, то это единственно он сам… И всё это по 14—15-му году от рождения!!

Словом, этому подростку-философу в такой степени уже «ничто человеческое не чуждо», он до того всем пресытился и окислился, что решительно нельзя было бы представить — чего же еще ждать ему от жизни впереди, в чём искать её радость и поэзию, которыми одушевляется мечтательная, счастливая юность? И что может ждать общество от подобных пятнадцатилетних старцев, хилых физически и нравственно, ничего и никого не любящих, ничему не верящих и одушевленных одним лишь эгоистическим поклонением своему «я»?

В данном случае все эти неутешительные выводы опираются не на одном лишь «дневнике» героя нашего, где он мог, конечно, впасть и в преувеличения, и в ошибочные суждения и, просто, в риторические прикрасы дурного вкуса. К сожалению раскрывшаяся на суде действительность, среди которой жил и воспитывался этот мальчик, не только подтвердила его «дневник», но и значительно превзошла его содержание и краски своими отрицательными сторонами. Суд здесь приподнял завесу над бытом, нравами и воспитанием учащегося юношества зажиточного привилегированного класса — так называемой «соли земли», пользующейся особыми прерогативами и преимуществами. Отец нашего героя был состоятельный человек, полковник, занимавший вид-