нравственности и, вообще, на воспитаніи. Развратная жена не можетъ быть доброй матерью и мужъ-негодяй—навѣрно и дурной отецъ. Наконецъ, даже и въ тѣхъ случаяхъ, когда они, сами по себѣ, люди порядочные, но бракъ ихъ неудаченъ и разрѣшается раздоромъ,—положеніе дѣтей все таки незавидное и ихъ не можетъ не деморализовать происходящая между родителями распря.
То, что̀ въ данномъ случаѣ понимается само собой, по аналогіи, подтверждается множествомъ печальныхъ фактовъ и повседневныхъ наблюденій.
Прежде всего напрашиваются подъ перо нѣкоторыя общія отрицательныя черты, характеризующія петербургскій семейный бытъ и, въ частности, положеніе въ столицѣ дѣтскаго вопроса, если можно такъ выразиться. Въ своемъ мѣстѣ мы указывали на то, рѣзко бросающееся въ глаза, явленіе, что въ Петербургѣ заключается, сравнительно, очень мало браковъ и что одною изъ главныхъ причинъ этого служитъ эгоистическая боязнь молодыхъ людей передъ бременемъ, налагаемымъ семьею, одно содержаніе которой, при дороговизнѣ жизни, дѣйствительно, очень трудно. Изъ тѣхъ же побужденій и разсчетовъ, петербуржцы, состоящіе уже въ брачныхъ парахъ, боятся дѣтей, смотрятъ на плодовитость супружества, какъ на обузу и, просто, какъ на несчастье. И этому страху бываютъ причастны не только люди съ ограниченными средствами, приводимые въ смущеніе трудностью выкормить и воспитать кучу ребятъ, но и представители высшихъ зажиточныхъ классовъ. Дѣло въ томъ, что на днѣ этой безнравственной, въ сущности, и противоестественной боязни дѣтей, кромѣ матеріальной разсчетливости, лежатъ еще городская суетность и холодное себялюбіе.
Хорошо извѣстно, напр., съ какой безсердечной брезгливостью относятся многія свѣтскія женщины и къ материнству и къ своимъ дѣтямъ. Полагая, что онѣ созданы исключительно для «свѣта», для успѣховъ на его паркетѣ и для непрерывнаго, безмятежнаго пользованія всякими удовольствіями, женщины этой категоріи видятъ въ материнствѣ какую-то непріятную, нелѣпую случайность, становящуюся помѣхой въ ихъ истинномъ призваніи салонной сильфиды. Самая беременность для нихъ—жестокое несчастье, такъ глупо и уродливо безобразящее ихъ стройныя, изящныя формы. Натурально, онѣ отъ всего сердца желаютъ, чтобы эта несносная
нравственности и, вообще, на воспитании. Развратная жена не может быть доброй матерью и муж-негодяй — наверно и дурной отец. Наконец, даже и в тех случаях, когда они, сами по себе, люди порядочные, но брак их неудачен и разрешается раздором, — положение детей всё-таки незавидное и их не может не деморализовать происходящая между родителями распря.
То, что в данном случае понимается само собой, по аналогии, подтверждается множеством печальных фактов и повседневных наблюдений.
Прежде всего напрашиваются под перо некоторые общие отрицательные черты, характеризующие петербургский семейный быт и, в частности, положение в столице детского вопроса, если можно так выразиться. В своем месте мы указывали на то, резко бросающееся в глаза, явление, что в Петербурге заключается, сравнительно, очень мало браков и что одною из главных причин этого служит эгоистическая боязнь молодых людей перед бременем, налагаемым семьею, одно содержание которой, при дороговизне жизни, действительно, очень трудно. Из тех же побуждений и расчетов, петербуржцы, состоящие уже в брачных парах, боятся детей, смотрят на плодовитость супружества, как на обузу и, просто, как на несчастье. И этому страху бывают причастны не только люди с ограниченными средствами, приводимые в смущение трудностью выкормить и воспитать кучу ребят, но и представители высших зажиточных классов. Дело в том, что на дне этой безнравственной, в сущности, и противоестественной боязни детей, кроме материальной расчетливости, лежат еще городская суетность и холодное себялюбие.
Хорошо известно, напр., с какой бессердечной брезгливостью относятся многие светские женщины и к материнству и к своим детям. Полагая, что они созданы исключительно для «света», для успехов на его паркете и для непрерывного, безмятежного пользования всякими удовольствиями, женщины этой категории видят в материнстве какую-то неприятную, нелепую случайность, становящуюся помехой в их истинном призвании салонной сильфиды. Самая беременность для них — жестокое несчастье, так глупо и уродливо безобразящее их стройные, изящные формы. Натурально, они от всего сердца желают, чтобы эта несносная
