Щекотливыя объясненія произошли въ высшей степени экстравагантнымъ образомъ и при весьма странной обстановкѣ, отдающей таинственностью и романичностью какой-нибудь средневѣковой уголовной драмы. Непенины настигли Чихачева въ одной деревнѣ, гдѣ онъ гостилъ у своего пріятеля, зазвали его, подъ благовиднымъ предлогомъ, въ грязный деревенскій постоялый дворъ и, заперевъ на ключъ двери комнаты, въ которой они остановились, подвергли его чему-то въ родѣ инквизиторскаго суда. Роль судьи игралъ Непенинъ, обвинителя — жена его, а подсудимаго — Чихачевъ. Непенина, въ видѣ обвинительнаго акта, разсказала всю исторію ея связи съ подсудимымъ въ такомъ видѣ, что онъ одинъ являлся кругомъ виноватымъ, какъ соблазнитель. Правда онъ отрицалъ фактъ насилія и «не безусловно принималъ на себя отвѣтственность», но, вообще, мало противорѣчилъ разсказу Непениной. Онъ былъ ошеломленъ неожиданностью всей этой сцены, до крайности смущенъ признаніями Непениной и, полагая, что она вынуждена къ нимъ тѣмъ обстоятельствомъ, что мужу ея стала извѣстна ихъ связь изъ чьихъ нибудь вторыхъ рукъ, воздержался разсказывать всю истину, чтобы не вооружить Непенина окончательно противъ жены. Онъ щадилъ ее — по крайней мѣрѣ, самъ онъ говорилъ это потомъ другимъ, — и въ своемъ письмѣ къ Непениной писалъ, что «ничего не высказалъ во время объясненія, съ тѣмъ, чтобы оградить ее отъ обвиненія и взвалить все на себя». Чихачевъ не зналъ вовсе ни побужденій Непениной, ни предшествовавшихъ объясненію обстоятельствъ. Когда обвинительный актъ былъ произнесенъ, молодая женщина сказала:
— Вы помните, господинъ Чихачевъ, что нѣкогда обѣщали пожертвовать мнѣ жизнью. Въ настоящее время, я нуждаюсь въ ней и требую, чтобы вы здѣсь же и сейчасъ лишили себя жизни… Я дала слово мужу, что убью васъ, если вы сами себя не убьете. Выбирайте, — вамъ дается пять минутъ на размышленіе!
При этомъ, подсудимому были указаны и лежавшія на столѣ орудія казни: ножъ и револьверъ. Молва потомъ добавила и стаканъ съ ядомъ.
Хотя Непенины на судѣ утверждали, что вся эта мелодраматическая сцена имѣла характеръ шутки, но, судя по слѣдующимъ фактамъ, Богъ вѣсть, чѣмъ бы кончилась эта шутка, еслибы,
Щекотливые объяснения произошли в высшей степени экстравагантным образом и при весьма странной обстановке, отдающей таинственностью и романичностью какой-нибудь средневековой уголовной драмы. Непенины настигли Чихачева в одной деревне, где он гостил у своего приятеля, зазвали его, под благовидным предлогом, в грязный деревенский постоялый двор и, заперев на ключ двери комнаты, в которой они остановились, подвергли его чему-то вроде инквизиторского суда. Роль судьи играл Непенин, обвинителя — жена его, а подсудимого — Чихачев. Непенина, в виде обвинительного акта, рассказала всю историю её связи с подсудимым в таком виде, что он один являлся кругом виноватым, как соблазнитель. Правда он отрицал факт насилия и «не безусловно принимал на себя ответственность», но, вообще, мало противоречил рассказу Непениной. Он был ошеломлен неожиданностью всей этой сцены, до крайности смущен признаниями Непениной и, полагая, что она вынуждена к ним тем обстоятельством, что мужу её стала известна их связь из чьих-нибудь вторых рук, воздержался рассказывать всю истину, чтобы не вооружить Непенина окончательно против жены. Он щадил её — по крайней мере, сам он говорил это потом другим, — и в своем письме к Непениной писал, что «ничего не высказал во время объяснения, с тем, чтобы оградить её от обвинения и взвалить всё на себя». Чихачев не знал вовсе ни побуждений Непениной, ни предшествовавших объяснению обстоятельств. Когда обвинительный акт был произнесен, молодая женщина сказала:
— Вы помните, господин Чихачев, что некогда обещали пожертвовать мне жизнью. В настоящее время, я нуждаюсь в ней и требую, чтобы вы здесь же и сейчас лишили себя жизни… Я дала слово мужу, что убью вас, если вы сами себя не убьете. Выбирайте, — вам дается пять минут на размышление!
При этом, подсудимому были указаны и лежавшие на столе орудия казни: нож и револьвер. Молва потом добавила и стакан с ядом.
Хотя Непенины на суде утверждали, что вся эта мелодраматическая сцена имела характер шутки, но, судя по следующим фактам, Бог весть, чем бы кончилась эта шутка, если бы,
