причастными къ этимъ случаямъ, намъ не извѣстно, какъ не можемъ мы сказать также съ опредѣленностью, какой процентъ изъ всей суммы уголовныхъ дѣлъ кончался оправданіемъ подсудимыхъ. Примемъ во всякомъ случаѣ приведенную огульную цифру—30,000 случаевъ уголовной судимости, какъ приблизительное, среднее мѣрило выплачиваемой столичнымъ населеніемъ годичной «подати преступленію», уже непосредственно, по прямому адресу, записываемой на приходъ торжествующей вицмундирной Ѳемиды.
Хотя мы и не очень полагаемся на бдительность и всеобъемлемость послѣдней, но нельзя не сказать, судя по цифрѣ ея прихода, что она очень дѣятельно хлопочетъ объ исправленіи нравовъ и возмездіи грѣховностей столичнаго населенія. Тридцать тысячъ уголовныхъ преслѣдованій на 670 т. жителей—пропорція весьма внушительная, почти потрясающая, ибо это выходитъ, что почти одинъ изъ 22 обывателей ежегодно привлекается къ суду по обвиненію въ криминальномъ дѣяніи! И это еще по самой малой мѣрѣ, предполагая только по одному подсудимому на каждый случай, тогда какъ извѣстно, что во многихъ дѣлахъ подсудимыхъ бываетъ по нѣскольку человѣкъ. Правда, въ нашъ счетъ, по практикѣ окружнаго суда, вошла вся сумма производимыхъ въ немъ дѣлъ, въ числѣ которыхъ есть немало дѣлъ, возбуждаемыхъ внѣ Петербурга—въ районѣ его судебнаго округа, но число послѣднихъ не можетъ быть велико, и изъятіе ихъ изъ нашей валовой цифры весьма немногимъ облегчило-бы тяжесть грѣхопаденія, лежащаго на совѣсти исключительно петербуржцевъ въ такомъ ужасающемъ размѣрѣ. Можно уѣшаться развѣ только тѣмъ, что почти три четверти общей суммы производимыхъ петербургскими судами уголовныхъ дѣлъ—дѣла мелкія и неважныя, не выходящія изъ вѣдѣнія мироваго суда, на долю котораго и приходится ихъ до 25 т. Но Богъ вѣсть еще—утѣшеніе-ли это? Мелкія преступленія не всегда знаменуютъ меньшую степень нравственной испорченности преступника. Бываетъ часто совершенно напротивъ, какъ увидимъ дальше. Крупныя и тяжкія преступленія требуютъ извѣстной, несовсѣмъ обыкновенной напряженности воли и сопровождаются слишкомъ большимъ рискомъ, на который опытный, искусившійся въ темномъ промыслѣ, преступникъ идетъ въ весьма рѣдкихъ случаяхъ и крайне неохотно, предпочитая лиходѣйствовать по мелочамъ, гдѣ безопаснѣе и гдѣ, въ случаѣ «пресѣченія», ему можно отдѣлаться болѣе или менѣе легкимъ наказаніемъ.
причастными к этим случаям, нам не известно, как не можем мы сказать также с определенностью, какой процент из всей суммы уголовных дел кончался оправданием подсудимых. Примем во всяком случае приведенную огульную цифру — 30,000 случаев уголовной судимости, как приблизительное, среднее мерило выплачиваемой столичным населением годичной «подати преступлению», уже непосредственно, по прямому адресу, записываемой на приход торжествующей вицмундирной Фемиды.
Хотя мы и не очень полагаемся на бдительность и всеобъемлемость последней, но нельзя не сказать, судя по цифре её прихода, что она очень деятельно хлопочет об исправлении нравов и возмездии греховностей столичного населения. Тридцать тысяч уголовных преследований на 670 т. жителей — пропорция весьма внушительная, почти потрясающая, ибо это выходит, что почти один из 22 обывателей ежегодно привлекается к суду по обвинению в криминальном деянии! И это еще по самой малой мере, предполагая только по одному подсудимому на каждый случай, тогда как известно, что во многих делах подсудимых бывает по нескольку человек. Правда, в наш счет, по практике окружного суда, вошла вся сумма производимых в нём дел, в числе которых есть немало дел, возбуждаемых вне Петербурга — в районе его судебного округа, но число последних не может быть велико, и изъятие их из нашей валовой цифры весьма немногим облегчило бы тяжесть грехопадения, лежащего на совести исключительно петербуржцев в таком ужасающем размере. Можно утешаться разве только тем, что почти три четверти общей суммы производимых петербургскими судами уголовных дел — дела мелкие и не важные, не выходящие из ведения мирового суда, на долю которого и приходится их до 25 т. Но Бог весть еще — утешение ли это? Мелкие преступления не всегда знаменуют меньшую степень нравственной испорченности преступника. Бывает часто совершенно напротив, как увидим дальше. Крупные и тяжкие преступления требуют известной, не совсем обыкновенной напряженности воли и сопровождаются слишком большим риском, на который опытный, искусившийся в темном промысле, преступник идет в весьма редких случаях и крайне неохотно, предпочитая лиходействовать по мелочам, где безопаснее и где, в случае «пресечения», ему можно отделаться более или менее легким наказанием.
