Мы могли бы продолжить до безконечности выдержки въ такомъ духѣ изъ всего того, что высказано нашей новѣйшей литературой въ улику времени; но и приведенныхъ цитатъ довольно, чтобы утвердить читателя въ вѣрности нашего замѣчанія о преобладающей струѣ въ современномъ настроеніи русской мысля. Несомнѣнно, что мысль эта въ данную минуту насквозь проникнута отрицаніемъ и протестомъ по отношенію къ жизни и ея укладу, и, быть можетъ, никогда еще протестъ этотъ не достигалъ такой остроты, такой настойчивости и непримиримости. Нѣтъ почти такого жизненнаго явленія, нѣтъ такой общественной сферы, на которыхъ глазъ наблюдателя могъ бы отдохнуть, подъ угломъ зрѣнія современной русской протестующей мысли. Въ своей собственной области—въ литературѣ—эта мысль является такою же воинствующею, ничѣмъ недовольною, самобичующейся и самоотрицающейся мученицей. Во всѣхъ почти органахъ текущей прессы читаемъ жалобы на упадокъ современной русской литературы—упадокъ глубокій и всесторонній, какъ въ моральномъ и умственномъ, такъ въ эстетическомъ и культурномъ отношеніяхъ. И довѣрчивому читателю думается, что наша литература въ самомъ дѣлѣ никогда еще не была такой жалкой и деморализованной, такой тощей и бѣдной талантами, знаніемъ и гражданскими добродѣтелями!
Чувствуется кругомъ какой то безнадежный, неприглядный хаосъ; куда ни взглянешь, разстилается какое-то мертвое царство, полное гнили и разложенія… «Культурные» люди утратили идеалы, возвышающіе духъ человѣческій, извѣрились и изжились, измельчали и исподлились; внизу—народъ коснѣетъ, по выраженію поэта, «въ тупомъ терпѣніи», мракѣ и нищетѣ—наслѣдіи долгаго рабства… Дряхлый, изможденный общественный организмъ переживаетъ томительный моментъ агоніи, и надъ его больнымъ тѣломъ рѣетъ одно только
Мы могли бы продолжить до бесконечности выдержки в таком духе из всего того, что высказано нашей новейшей литературой в улику времени; но и приведенных цитат довольно, чтобы утвердить читателя в верности нашего замечания о преобладающей струе в современном настроении русской мысля. Несомненно, что мысль эта в данную минуту насквозь проникнута отрицанием и протестом по отношению к жизни и её укладу, и, быть может, никогда еще протест этот не достигал такой остроты, такой настойчивости и непримиримости. Нет почти такого жизненного явления, нет такой общественной сферы, на которых глаз наблюдателя мог бы отдохнуть, под углом зрения современной русской протестующей мысли. В своей собственной области — в литературе — эта мысль является такою же воинствующею, ничем недовольною, самобичующейся и самоотрицающейся мученицей. Во всех почти органах текущей прессы читаем жалобы на упадок современной русской литературы — упадок глубокий и всесторонний, как в моральном и умственном, так в эстетическом и культурном отношениях. И доверчивому читателю думается, что наша литература в самом деле никогда еще не была такой жалкой и деморализованной, такой тощей и бедной талантами, знанием и гражданскими добродетелями!
Чувствуется кругом какой-то безнадежный, неприглядный хаос; куда ни взглянешь, расстилается какое-то мертвое царство, полное гнили и разложения… «Культурные» люди утратили идеалы, возвышающие дух человеческий, изверились и изжились, измельчали и исподлились; внизу — народ коснеет, по выражению поэта, «в тупом терпении», мраке и нищете — наследии долгого рабства… Дряхлый, изможденный общественный организм переживает томительный момент агонии, и над его больным телом реет одно только
