наз. «инспекторовъ»), обязанныхъ, между прочимъ, всѣми мѣрами преслѣдовать, уловлять и приводить къ медицинскому освидѣтельствованію неподчиненныхъ еще надзору, либо укрывшихся отъ него промышленницъ развратомъ, считая въ томъ числѣ и подозрѣваемыхъ лишь въ занятіи такимъ промысломъ. О ретивости и безцеремонности этихъ аргусовъ общественной нравственности можно судить по тѣмъ, не разъ повторявшимся, возмутительнымъ случаямъ, когда они, за здорово живешь, ловили, подвергали аресту и позорному осмотру не только женщинъ вовсе неповинныхъ въ развратѣ, но и невинныхъ дѣвушекъ…
Впрочемъ, строгость и ретивость этихъ аргусовъ простираются до извѣстнаго предѣла и примѣняются только къ такимъ несчастнымъ, которыя или не умѣютъ постоять за себя, или не научились еще ловко хоронить концы и носить личину, отводящую блюстительное око. Кто не знаетъ, что множество завѣдомыхъ, иногда всему городу извѣстныхъ, блистательныхъ Фринъ и Нана, съ явственно начертанными «роковыми словами на лбу», особенно если слова эти написаны на французскомъ діалектѣ,—пользуются полною свободою промысла и никогда не попадаютъ въ списокъ кліентокъ врачебно-полицейскаго комитета. Самый этотъ органъ и его исполнители очень строги только къ злосчастнымъ представительницамъ дешеваго разврата, а пышныя, расфранченныя Нана̀, вывозящія себя на продажу, «соблазнительно лежа, въ щегольскомъ экипажѣ», выставляющія свои прелести въ бельэтажѣ театровъ, въ клубахъ и т. под. публичныхъ мѣстахъ, не подчинены никакому наблюденію и не испытываютъ никакихъ стѣсненій со стороны блюстителей казенной нравственности. Внѣшній блескъ, «шикъ» и наглость, а, съ другой стороны, привилегированность положенія, хорошо оплачиваемаго изысканною прихотью развратниковъ верхняго слоя, создаютъ для этихъ аристократокъ проституціи такой яркій ореолъ, которымъ благоговѣйно ослѣпляются не только скромные чины врачебно-полицейскаго комитета, но и «стая модныхъ, глупыхъ людей», какими переполнены ряды столичной «интеллигенціи».
Эту разницу положеній аристократки и партіи петербургскаго профессіональнаго гетеризма и ихъ типичныя особенности, въ яркихъ краскахъ, съ сатирической силой, изобразилъ поэтъ въ свомъ извѣстномъ стихотвореніи: «Убогая и нарядная»[1]. Опытный глазъ различаетъ ихъ безъ труда. У первой—
- ↑ См. Николай Алексеевич Некрасов. «Убогая и нарядная». — Примечание редактора Викитеки.
наз. «инспекторов»), обязанных, между прочим, всеми мерами преследовать, уловлять и приводить к медицинскому освидетельствованию не подчиненных еще надзору, либо укрывшихся от него промышленниц развратом, считая в том числе и подозреваемых лишь в занятии таким промыслом. О ретивости и бесцеремонности этих аргусов общественной нравственности можно судить по тем, не раз повторявшимся, возмутительным случаям, когда они, за здорово живешь, ловили, подвергали аресту и позорному осмотру не только женщин вовсе неповинных в разврате, но и невинных девушек…
Впрочем, строгость и ретивость этих аргусов простираются до известного предела и применяются только к таким несчастным, которые или не умеют постоять за себя, или не научились еще ловко хоронить концы и носить личину, отводящую блюстительное око. Кто не знает, что множество заведомых, иногда всему городу известных, блистательных Фрин и Нана, с явственно начертанными «роковыми словами на лбу», особенно если слова эти написаны на французском диалекте, — пользуются полною свободою промысла и никогда не попадают в список клиенток врачебно-полицейского комитета. Самый этот орган и его исполнители очень строги только к злосчастным представительницам дешевого разврата, а пышные, расфранченные Нана́, вывозящие себя на продажу, «соблазнительно лежа, в щегольском экипаже», выставляющие свои прелести в бельэтаже театров, в клубах и т. под. публичных местах, не подчинены никакому наблюдению и не испытывают никаких стеснений со стороны блюстителей казенной нравственности. Внешний блеск, «шик» и наглость, а, с другой стороны, привилегированность положения, хорошо оплачиваемого изысканною прихотью развратников верхнего слоя, создают для этих аристократок проституции такой яркий ореол, которым благоговейно ослепляются не только скромные чины врачебно-полицейского комитета, но и «стая модных, глупых людей», какими переполнены ряды столичной «интеллигенции».
Эту разницу положений аристократки и партии петербургского профессионального гетеризма и их типичные особенности, в ярких красках, с сатирической силой, изобразил поэт в своем известном стихотворении: «Убогая и нарядная»[1]. Опытный глаз различает их без труда. У первой —
- ↑ См. Николай Алексеевич Некрасов. «Убогая и нарядная». — Примечание редактора Викитеки.
