ставителя социніанства. Къ этому слѣдуетъ добавить, что Тяпинскій примыкалъ къ болѣе умѣренному направленію исповѣдуемаго имъ ученія, такъ какъ признавалъ совмѣстимымъ съ догматами религии участие въ войнѣ, владѣніе земскими имѣніями (это мы знаемъ изъ свидѣтельства Буднаго и изъ актовъ) и самъ даже владѣлъ невольною челядью; все это, какъ извѣстно, отвергалось крайними послѣдователями ученія, напр. Март. Чеховичемъ и др.
Принадлежа самъ къ одной изъ сектъ, Тяпинскій однако неодобрительно отзывается о развившемся въ его время религиозномъ разновѣріи: онъ говоритъ о немъ, хотя, правда, весьма неопредѣленно. Такъ, въ концѣ предисловія есть мѣсто, въ которомъ, повидимому, Тяпинскій съ сожалѣніемъ говоритъ о существующихъ религиозныхъ распряхъ: "теперь на око видим, и везде вси рѣчи злыми розсудками так сут попсованы, иж не может быт ничого такъ добре поведено, на што бы потваръ не могла быт оучинена, а ни теж жадинъ отъ того, чого се разхвати, отступит нехочет, ибы се здал в чом поблудит" (стр. 5). Такимъ образомъ предисловіе Тяпинскаго вскрываетъ и его религіозныя убѣжденія.
Въ такомъ видѣ представляются намъ религиозныя убѣжденія Тяпинскаго.
Изъ того, что говорилось выше о разныхъ сторонахъ его міровоззрѣнія, можно ясно представить себе и цѣль его перевода евангелія на русский языкъ: любовь къ родинѣ, сознание паденія въ ней образованности, негодность оффиціальныхъ учителей религии и, главное, глубокое сознание пользы Священнаго писанія на родномъ языкѣ — вотъ общіе мотивы, вытекающіе изъ его убѣжденія, побудившие его переводить. Но при этомъ самъ Тяпинскій не разъ высказывается болѣе определеннымъ образомъ о цѣляхъ своего перевода и въ томъ же духѣ. Онъ берется переводить "зъ зычливости ку моеи отчизне" (стр. 1). Онъ переводитъ евангелие и при немъ помѣщаетъ славянский контекстъ слово въ слово такъ, какъ его читают во всѣхъ церквахъ не для лучшей вѣры, такъ какъ это не что-нибудь новое, но "ихъ (его хулителей, о которыхъ онъ, тутъ говоритъ) же властное", "для лѣпшого имъ розсоудкоу, надто для ихъ самихъ цвиченя" въ славянскомъ языкѣ. Таким образомъ нашъ переводчикъ сознаетъ, что на славянском языкѣ евангелие не всѣмъ понятно и чтобы его сдѣлать общедоступнымъ, онъ его переводитъ. Онъ предвидитъ и такихъ читателей, которымъ наиболее нужно Священное писание на русском языкѣ, — дѣтей, не только взрослыхъ: надо, чтобы не только сами (взрослые), не и дѣти "смыслы свои неяко готовали, острили и в вѣре прицвичали тым часомъ тотъ катехисисъ". Когда они познакомятся съ св. писаніемъ, Богъ побудитъ "ку можнейшим наукам в слове своем, ку статочному розсудку и ку оуметности (стр. 2). Тяпинскій, повидимому, весьма заботился о подростающемъ поколѣніи, потому что въ надписи на первомъ листѣ мы встрѣчаемъ приписку: "катехизисъ або сума науки детей въ Христе „Исусе". Очевидно, ставя высоко значеніе евангелія въ дѣлѣ вѣры, онъ хотѣлъ назвать свое изданіе катехизисомъ и, можетъ быть, предназначить его преимущественно для подростающихъ поколѣній: не даромъ онъ такъ скорбитъ объ ихъ ополяченіи.
Указывая на цѣли перевода, Тяпинскій не забылъ оговорить и его способы. Объ этомъ онъ говоритъ дважды. Онъ переводитъ "не смысленым або красомовным выводом, не залецаными а ни часу оугажаючими словы, але яко сприязливыи, простыи а щиріи, правдиве вѣрне, а отвористе". Для перевода онъ съ немалымъ трудомъ добывалъ книги "старые давные" (стр. 1). Онъ самъ сознается, что переводъ и изданіе достались ему не безъ большой трудности (стр. 2). Онъ сознаетъ, что въ его издании могутъ быть ошибки, почему проситъ читателя "побожного" не приписывать его ошибокъ "нашои злости, але люцкои крепкости а неумеетности" (стр. 6).
Если трудно было выполнить переводъ, то не менѣе трудно было для Тяпинскако его напечатать. Ученые, занимавшиеся интересующимъ насъ Евангеліемъ, дѣлаютъ, какъ мы видѣли, различныя предположенія о мѣстѣ типографіи и особенно о томъ, было ли все Евангеліе напечатано. Думается, что въ предисловіи и на этотъ счетъ есть достаточныя указанія. Тяпинскій говоритъ, что онъ "услугуетъ" народу русскому "зъ убогое своее маетности"; такъ какъ "именьечко" его не велико, то ему пришелся "накладъ" не по силамъ: очевидно приходилось занимать средства, пришлось ѣздить въ далекія мѣста, доставая старыя книги и разныя типографскія принадлежности, вслѣдствіе этого печатание, очевидно, шло медленно (онъ ѣздилъ въ „минулые лѣта[1]" - значитъ, дѣло тянулось нѣсколько лѣтъ — приходилось какъ бы сызнова не разъ начинать ("а праве все до того зачинаючи зновоу", стр. 1). Его затруднило также параллельное печатание славянскаго и русскаго текстовъ. Неудивительно, что при такихъ условіяхъ его "друкарня" являлась "убогой" (стр. 2). Изъ этихъ местъ очевидно, что Тяпинскій владѣлъ собственной небольшой типографіей, находившейся вѣроятно у него в имѣніи.
Относительно того, все ли евангеліе было отпечатано. Тяпинскій говоритъ два раза: онъ говоритъ, что имъ "выдруковано“ "писаня святого Матфея и святого Марка и початокъ Лоуки". Далѣе, объясняя цѣль своето издапія, онъ говоритъ, что читатели узнаютъ слово божье "ест ли не заразъ,
- ↑ Это мѣсто о разъѣздах, вѣроятно, подало поводъ архим. Леониду сдѣлать предположение о странствующей типографіи Тяпинскаго: онъ ясно говоритъ, что что ѣздилъ за принадлежностями и книгами; съ типографіею ему, очевидно, не зачѣмъ было путешествовать.
