наго. Поэтому, нѣкоторую темноту въ вопросѣ о религiи автора предисловiя можно объяснить иными мотивами. Прежде всего необработанность предисловия въ литературномъ отношенiи несомнѣнно вредитъ ясному пониманію мысли автора. Затѣмъ авторъ не имѣлъ нужды говорить о своей принадлежности къ социніанству, можетъ быть, полагая, что это и такъ извѣстно. Общая цѣль его предисловія―доказать пользу чтенiя евангелія на родномъ языкѣ, какъ "сумы закону божего", ведущей къ лучшему „розсудку“ въ дѣлѣ пониманія религіи; а образованіе съ цѣлью уясненiя религіозныхъ истинъ онъ тѣсно связываетъ съ образоваміемъ вообще. Но, съ другой стороны, предисловіе, может быть, преслѣдуетъ и цѣль полемическую, когда авторъ его говоритъ о неспособности духовенства вести дѣло народнаго образованія. Однако надо помнить, что авторъ принадлежитъ къ весьма умереннымъ социніанамъ; это, конечно, уменьшало полемический задоръ; при его горячей любви къ родному народу, онъ не отдѣлялъ себя отъ грубой простоты" и, быть можетъ, переводилъ евангелие и убѣжденiи, что оно будетъ способствовать распространенію образованности не только среди сектантской братіи, но и среди лицъ, еще не подвергшихся воздѣйствію реформаціонныхъ идей. Въ предисловіи нѣтъ намековъ на исключительно сектантския цѣли перевода. Притомъ, переводчикъ, работавший въ послѣднемъ направленіи, едвали мог бы скорбѣть о томъ, что митрополитъ и епископы сами не перевели евангелія; не могъ бы жаловаться на отсутствіе сочувственнаго отношения къ своему дѣлу со стороны духовенства; странна была бы съ этой точки зрѣнія одна изъ цѣлей перевода— для "цвиченья" тѣхъ, кто не сочувствуетъ переводу, очевидно, духовенства, о которомъ онъ говоритъ нѣсколькими строками выше (конечно, протестанты не отвергали переводовъ Священнаго писанія); незачѣмъ, наконецъ, было бы и оттѣнять съ особою силою того, что переводчикъ издаетъ русский и славянский тексты "такъ яко они вси везде во всих своих церквах чтоут и мают, не одно для лѣпшое их вѣри, жесе не новое што, але их же властное им подает", а также для "лѣпшого розсудку" и „цвиченья " въ ученомъ славянскомъ языкѣ (стр. 2). Высказавши эту цѣль перевода, авторъ говоритъ очевидно о духовенствѣ, но говоритъ о немъ (какъ и въ другихъ мѣстахъ) въ третьемъ лицѣ. Ясно, что онъ предназначаетъ свое евангелие не для однихъ сектантовъ.
Сказанное выше, дополняя вопросъ о цѣляхъ перевода (не только для сектантовъ, но и для православныхъ и даже дли самого духовенства), способно насколько разъяснить то неопредленное положение переводчикасоцинiанина, которое онъ занялъ по отношению къ представителямъ ортодоксальнаго исповѣданія.
Съ другой стороны, если вѣрно предположение о двойственномъ назначеніи перевода евангелія, то этого нельзя не отмѣтить, какъ весьма характерной черты въ міровоззрѣніи нашего автора: религиозная терпимость далеко не была достояніемъ всѣхъ сектантовъ того времени.
Однако нельзя сказать, чтобы въ предисловіи не было нѣкоторыхъ указаній на религиозныя убѣжденiя его автора. Такъ, о правослашомъ духовенствѣ онъ очень часто говоритъ во второмъ и третьемъ лицѣ. Онъ переводитъ евангеліе для лучшей "ихъ" вѣры, указываетъ на падение науки "межи ними", въ средѣ тѣхъ, "што се межи ними зовутъ духовными"; онъ обращается к православнымъ панамъ съ предложенiемъ проситъ "митрополита вашого", владыкъ и учителей „вашихъ" о поднятіи въ народѣ образозанiя и т. п. Таким образомъ онъ отдѣляетъ себя отъ приверженцевъ православія.
Но съ другой стороны, нѣсколько фразъ предисловiя обличаютъ догматическiя представления автора его. Въ этомъ отношении наиболѣе цѣнное указание заключаетъ начало: „Рад покажоу мою вѣроу, которую маю, а злаша народоу своему роускому. Тые ее онымъ давним вѣкомъ славною, предковъ своихъ оумѣетностью, покорне яко довнимаю подтвердятъ, а естли ест в чом блудно, оны то поправят. Ведже держу же (ее)? неиначей, одно зъ евангелiи отъ Бога чрез Христа Пана и его апостоловъ поданое, кторая есть сума закону божего, которая з словенского абы имъ теж их власным езыкомъ роускимъ и дроукоу вышла" (стр. 1). Такъ начинает свою "предмову" В. Тяпинскій. Здѣсь мы встрѣчаемъ указание на то, что вѣра автора отлична отъ господствующей и что основаніемъ ея, "суммой" служитъ одно только евангеліе. И в другомъ мѣстѣ онъ считаетъ евангеліе катехизисомъ; такъ въ надписи на первомъ листѣ передъ "предмовой" читаемь: „Катехисисъ або соума науки детеи въ Христе Исусе" (стр. 2. прим.). Названіе катехизисъ относится только къ переведенному имъ евангелію, такъ какъ Тяпинскiй только его считаетъ основаніемъ вѣры. Наконецъ, встрѣчаемъ и намекъ на то, что нашъ авторъ не признавалъ святыхъ. Такъ, когда ему приходится упомянуть имена Іоанна Златоустаго и Григорія Великаго, то онъ не называетъ ихъ святыми, каковой эпитетъ прибавилъ бы православный писатель. Далѣе два мѣста предисловия обличаютъ въ его авторѣ раціоналистическое отношение к религiи. Онъ дважды повторяетъ, что изучение евангелія должно вести читателя къ "лѣпшому розсоудкоу", Богъ побудитъ читателей "ку статочному розсудку и ку уметности" (стр. 2).
Если приведенныя мѣста обличаютъ догматическiя воззрѣнія автора и раціоналистическое отношение его къ религии, - вполнѣ присущія социніанской доктринѣ, то нѣкоторыя общiя черты его убѣжденій доказываютъ, что Тяпинскій глубоко проникся и нравственнымъ ученіемъ социніанства. Стоитъ только вспомнить, какъ высоко онъ цѣнитъ образование и школы, съ какою силсю онъ говоритъ о высшемъ долгѣ каждаго—объ "улитованіи" къ грубой простотѣ", — во всемъ этомъ легко узнать убѣжденнаго пред-
