А пани уже вцепилась в мои косы.
— Полно, пани, полно! — крикнул мой муж, ухватив ее за обе руки. — Этого уже не будет, полно!
Пани от гнева и от удивления великого сперва только вскрикивала: «Что? как? а?», да, опомнившись немного, бросилась было на Прокопа, а он опять свое: «Нет, полно!»
Тогда она принялась кричать. Сбежались люди, смотрят на нас. Пан примчался что было духу:
— Что это?
Мой муж выпустил тогда пани из рук.
— Вот твои добрые души, — едва проговорила пани. — Благодарю тебя. Да что ж ты молчишь? — закричала она вдруг во весь голос. — Мне чуть руки не выломали, а ты молчишь!
— Что такое сделалось? — спрашивает пан на все стороны в великой тревоге.
Пани и начала: и обокрала-то ее старуха, и все-то хотели ее смерти. Уж натолковала она ему, а сама и всхлипывает, и кричит, и бранится, так что и пан наконец разозлился. Как кинется к моему мужу!
— Разбойник!
— Не подходите, пане, не подходите! — отозвался муж мрачно.
— Эге! Вижу! — воскликнул пан. — Тебе здесь места мало!.. Погоди же: погуляешь в солдатах сколько угодно! — Пан прямо визжит: — В солдаты его, в солдаты! Теперь присутствие в городе. Сейчас и везти его! Возьмите его! — крикнул он на людей. — Свяжите ему руки!
Прокоп не сопротивлялся, сам руки протянул, еще и усмехнулся.
А Назар говорит мне под шумок:
— Чего ты испугалась? Чего плачешь? Хуже не будет; вот будет ли лучше — не знаю!
Заперли Прокопа в хату. Караул стоит у дверей. На дворе снаряжают повозку. Назар лошадей под пана закладывает.
Долго сидел в раздумье мой муж.
— Устино, — промолвил он наконец, — сядь возле меня.
— Что ты сделал, мой голубь! Что ты сделал! — говорю я ему.
— А что я сделал? Будешь на воле, вот что! Будешь вольная, Устина!
— Воля, — говорю, — да без тебя!
Так мне горько стало!..
— Воля! — как крикнет он. — Воля!.. Но на воле и горе и
