— Это он мне подарил.
Чудна́я панская любовь!
А его против тех соседок так зло и разбирает.
— Дай бог, — говорит, — чтоб и след их пропал!
Старуха между тем расспрашивает о нем, какое за ним есть добро. Узнала она наконец, что у него есть хутор.
— Дитятко мое, у него хутор есть.
— В самом деле? — вскрикнула панночка и с места даже вскочила. — Где? Кто говорил?
— Не очень далеко, за городом. Недавно, слышно, от какой-то тетки по наследству достался. Тетка была бездетная, он и вырос на ее руках.
— Ах, боже мой милостивый! Что ж это он мне ничего не сказал? Видно, хутор-то небольшой, нече и хвалиться; а все же хутор, все же имение.
Встретила она его веселая, приветливая. Он радуется. Он не знает, что приветствуют не его — хуторок приветствуют.
Об рождестве их обручили. Что гостей наехало! Панночка такая веселая, разговорчивая; глаза блестят, смеется, разгуливает с ним рука об руку, а он и глаз не спускает с нее, даже спотыкается на ходу. Пир продолжался до самого утра.
Но только лишь жених и гости со двора съехали, панночка наша в плач ударилась. Плачет она да на свою судьбу жалуется:
— Что это я сделала! Что я сделала! Какое будет мое житье убогое! На что меня мать на свет родила! Беда мне: доля моя сиротская!
Старуха уж и обручению не рада. Утешает свою внучку.
— Чего плакать, мое дитятко, — уговаривает она ее. — Полно же, полно!
— Зачем господь богатства ему не дал? — вскрикнет панночка, да так и обольется слезами, и по комнате бегает, руки ломает.
— Дитя мое, сердце мое, не плачь! Не будешь ты богаче всех, да и бедней не будешь. Все, что я имею,— твое.
Панночка как бросится к старухе и ну ее обнимать, целовать.
— Бабусечка, бабусечка моя, матушка моя! Благодарю вас от Души, от сердца. Теперь передо мною свет открылся. Я теперь словно переродилась. Вы теперь родной матушкой мне стали.
— Ну, так полно же, полно! А то я сама голосить стану. Ну, вот видишь! — говорит старуха, а сама и плачет и смеется.
— Бабушка, голубушка, так вы с нами будете жить?
— Уж чего было б лучше, да не приходится. Я вот как рас-
