— Женимся мы с тобою, — говорит она вдруг, — а как будем мы жить с тобою в бедности?
— Вот что тебя печалит, мое серденько! На что нам богатство, когда наша жизнь будет веселая, доля наша счастливая?
— Видишь ты, видишь, ты обо мне и не думаешь! — упрекает она его. — А приятно разве тебе будет, когда кто к нам приедет и над нами глумиться станет? «Вот, скажет, живут, бедствуют». — И она заплачет.
— Серденько мое! Что ж мне, бедному, на свете сделать? Где взять? Я отроду не хотел богатства, а теперь хочу всяких благ для тебя, тебе на утеху… Что ж я сделаю? Рад бы к себе небо наклонить, да не клонится.
И начнут оба горевать промеж себя.
Аюбила она его, да как-то чудно, не по-людски. Бывало, завернет к нам в дом кто из панночек-соседок и начнет расспрашивать:
— Что, правда ли, что такой гордец в тебя влюбился? Сватается? Ревнует? Какие он тебе подарки дарит? Ты ли его слушаешься или он тебя?
— А вот, замечайте сами, — отвечает им панночка с усмешкой.
И начнет она перед панночками ломаться над ним.
— Послушайте, — скажет она ему, — поезжайте в город да купите мне то-то и то-то, да поскорей, поторопитесь!
Он тотчас поедет, купит, что было приказано, и привезет.
— Боже мой, что это вы накупили! Я этого не хочу. Поезжайте, променяйте это; мне этого не надо. Вот редкость нашли!
Он опять едет, меняет.
Или он, например, хочет воды напиться, а она ему:
— Не пейте, не пейте.
— Почему?
— Я не хочу. Не пейте.
— Но я пить хочу.
— А я не хочу,— слышите? Не хочу!
И уж так она взглянет или усмехнется, что он ее послушает. В иной раз она рассердится, отвернется, не говорит с ним, а он извиняется и упрашивает ее, только что не плачет.
Приезжие панночки удивляются:
— Вот чудо! И кто ожидал от него такой любви! И как ты это сделала? Как бога упросила?
Наша панночка только ухмыляется.
Спрашивают они ее, чем он ее подарил. А она перед ними бархаты, атласы расстилает, что от старухи получила, да и хвалится:
