цать часовъ князь Собакинъ... Катеръ послать съ мичманомъ!
— Его свѣтлость!? — съ какимъ-то сладострастіемъ въ голосѣ воскликнулъ облегченно капитанъ.... — Почему его свѣтлость пожелалъ осчастливить насъ?
— А такъ-съ. Взялъ да осчастливилъ!.. Захотѣлъ посмотрѣть и съ дочерью... Она пожелала... И насчетъ этого князь въ нѣкоторомъ родѣ-съ стѣснился... Послѣ обѣда... Обѣдъ ничего, только марсалы не подавали-съ... Отвелъ меня къ окну и тихонько спрашиваетъ: «Только удобно ли дочери, адмиралъ?»
— Въ какомъ это смыслѣ, Максимъ Иванычъ?
— Не сообразили, Христофоръ Константинычъ? А еще командиръ корабля!... — насмѣшливо спросилъ адмиралъ.
— Не могу сообразить, Максимъ Иванычъ...
— Поймете, какъ узнаете, что думаетъ князь... А мнѣ досадно что этотъ брандахлыстъ, будь ты хоть разминистръ и развельможа, боится везти замужнюю дочь на русскій военный корабль. Аристократка, — скажите пожалуйста!.. Я и спрашиваю, будто не догадываюсь: «Почему-съ сомнѣвается ваша свѣтлость?» А онъ улыбается по придворному — чортъ его знаетъ, какъ понять! — и, наконецъ, съ самой утонченной любезностью прогнусавилъ: «Я слышалъ, милый адмиралъ, что на корабляхъ въ ходу такой морской жаргонъ, что женщина сконфузится... Такъ не лучше ли не брать графиню». Поняли, Христофоръ Константинычъ?
— Какое мнѣніе у его свѣтлости о флотѣ, Максимъ Иванычъ! — съ чувствомъ прискорбія промолвилъ капитанъ.
— Дурацкое мнѣніе-съ!.. — выкрикнулъ адмиралъ,
