— Ты что же ругаешься? Это по какимъ правамъ?
— Вали къ своему боцману... Виляй свинымъ своимъ хвостомъ и обсказывай. Можетъ, и ты ему про меня кляузничалъ... Такъ заодно...
— Усмирятъ тебя, дьявола отчаяннаго!
И Чижовъ, полный ненависти къ нему, отошелъ.
Роздали койки. Митюшинъ долго не засыпалъ, думая грустный думы.
Съ полуночи онъ вышелъ на вахту и мѣрно шагалъ по палубѣ, ни съ кѣмъ не заговаривая; онъ снова думалъ, одинокій, тоскующій, какъ вдругъ къ нему подошелъ матросикъ-первогодокъ.
Митюшинъ остановился.
— Что тебѣ? — спросилъ онъ.
Матросикъ застѣнчиво и душевно проговорилъ, понижая голосъ до шепота:
— А тебя, Митюшинъ, Господь вызволитъ изъ бѣды за твою смѣлость. Я хоть и простъ, а понялъ, отчего ты тоскуешь. Изъ-за правды тоскуешь. Изъ-за нея проучилъ боцмана! Жалѣешь матроса, безпокойная ты душа!
— Спасибо на ласковомъ словѣ, Черепковъ! — горячо и взволнованно проговорилъ Митюшинъ.
И смятенная его душа просвѣтлѣла.
«Отчаянный» вдругъ почувствовалъ, что онъ не одинокъ.
6.
Утромъ, когда на «Грозящемъ» шла обычная «уборка», боцманъ Ждановъ былъ еще неприступнее и ходилъ по кораблю, словно надутый и обозленный индюкъ.
Сегодня боцманъ наводилъ большій страхъ на матро-
