Съ какимъ наслажденіемъ искровянилъ бы онъ эту «дерзкую рожу!» Но Ждановъ трусилъ «отчаяннаго». Отъ него всего можно ожидать.
Изнывая въ злобѣ и едва сдерживаясь, боцманъ еще медленнѣе «пыталъ» Митюшина, процѣдивъ съ угрозой въ скрипучемъ своемъ голосѣ:
— Какъ бы не вышло съ тобой серьезныхъ непріятностей!
Митюшинъ словно бы нарочно зѣвнулъ съ видомъ человѣка, котораго не пугаютъ угрозы боцмана, а только наводятъ скуку, и равнодушно спросилъ:
— Какія еще непріятности?
— Дурака не строй... Не дерзничай... Ты съ кѣмъ говоришь?
— Съ боцманомъ.
— Такъ смотри же у меня! — грозно крикнулъ Ждановъ, начиная терять самообладаніе.
— Что мнѣ смотрѣть?
— Я тебѣ покажу, какіе боцмана!
— Что показывать? Видѣлъ, какіе изъ васъ боцмана... А службу я сполняю какъ слѣдуетъ и законъ понимаю.
— По-ни-ма-ешь? — выговорилъ раздѣлыю боцманъ, багровѣя.
— Очень даже понимаю! — вызывающе бросилъ матросъ.
Ждановъ вскочилъ, словно ужаленный, съ табуретки и задыхающимся злобнымъ голосомъ проговорилъ:
— Развѣ не знаю, какой ты отчаянный матросъ и какія твои беззаконныя мысли?... О какихъ ты правахъ толкуешь матросамъ и передъ ними куражишься... Я,
