какъ на соперника и новой попыткой одержать надъ нимъ верхъ обнаружилъ свои истинныя чувства. Но Рогачъ теперь болѣе чѣмъ когда-либо могъ постоять за себя. Кринкльгорнъ получилъ только несколько солидныхъ тумаковъ за свои труды, и затѣмъ ихъ взаимныя отношенія твердо установились.
Конецъ лѣта они росли бокъ-о-бокъ: Кринкльгорнъ сердитымъ крѣпышомъ съ быстро растущими, но толстыми рогами; и Рогачъ—но перестанемъ, наконецъ, его такъ звать—рога его стали длинными и быстро росли—съ этой поры мы будемъ называть его Крэгъ, имя, которое несколькими годами позднѣе онъ пріобрѣлъ въ окрестностяхъ Гендерпарка и которое потомъ сдѣлалось историческимъ. Лѣтомъ Крэгъ и Кринкльгорнъ преуспѣвали въ ростѣ и разумѣ. Они изучили правила жизненнаго обихода большерогихъ овецъ. Они умѣли издавать предостерегающій звукъ (фырканье), когда что-нибудь за-
как на соперника и новой попыткой одержать над ним верх обнаружил свои истинные чувства. Но Рогач теперь более чем когда-либо мог постоять за себя. Кринкльгорн получил только несколько солидных тумаков за свои труды, и затем их взаимные отношения твёрдо установились.
Конец лета они росли бок о бок: Кринкльгорн сердитым крепышом с быстро растущими, но толстыми рогами; и Рогач, — но перестанем, наконец, его так звать, — рога его стали длинными и быстро росли, — с этой поры мы будем называть его Крэг, имя, которое несколькими годами позднее он приобрёл в окрестностях Гендерпарка и которое потом сделалось историческим. Летом Крэг и Кринкльгорн преуспевали в росте и разуме. Они изучили правила жизненного обихода большерогих овец. Они умели издавать предостерегающий звук (фырканье), когда что-нибудь за-
