слабости, подползъ къ нему и, смотря ему въ лицо, сталъ лизать его руку, какъ бы говоря: «вотъ, я исполнилъ, что мнѣ было приказано»—Обрей не выдержалъ. Слезы стояли у него въ глазахъ, пока онъ спѣшилъ накормить маленькаго героя. Затѣмъ онъ повернулся къ нему и сказалъ:—Чинкъ, вѣрный другъ, я поступилъ съ тобой подло, а ты со мной—благородно. Никогда больше не буду кутить безъ тебя; я готовъ сдѣлать для тебя все, что пожелаешь, только не знаю,—что. Разъ ты не пьешь, я очень мало могу для тебя сдѣлать, но по крайней мѣрѣ постараюсь избавить тебя отъ самой большой муки твоей жизни—насчетъ этого будь покоенъ.
Затѣмъ съ верхняго шеста онъ снялъ гордость своего сердца, бережно хранимую магазинку, и, не взвѣсивъ послѣдствій, сломалъ правительственную печать, сургучные орлы на красной тесьмѣ, и направился къ двери.
Койотъ сидѣлъ на нѣкоторомъ разстоя-
слабости, подполз к нему и, смотря ему в лицо, стал лизать его руку, как бы говоря: «Вот, я исполнил, что мне было приказано», — Обрей не выдержал. Слёзы стояли у него в глазах, пока он спешил накормить маленького героя. Затем он повернулся к нему и сказал: «Чинк, верный друг, я поступил с тобой подло, а ты со мной — благородно. Никогда больше не буду кутить без тебя; я готов сделать для тебя всё, что пожелаешь, только не знаю, — что. Раз ты не пьёшь, я очень мало могу для тебя сделать, но по крайней мере постараюсь избавить тебя от самой большой муки твоей жизни — насчёт этого будь покоен.
Затем с верхнего шеста он снял гордость своего сердца, бережно хранимую магазинку, и, не взвесив последствий, сломал правительственную печать, сургучные орлы на красной тесьме, и направился к двери.
Койот сидел на некотором расстоя-
