тилъ свиного сала», подумалъ онъ и, прибавивъ ходу, доѣхалъ до выступа, откуда открывался видъ на палатку. Тамъ у самой двери, скаля другъ на друга зубы съ глухимъ рычаніемъ, стояли большой свирѣпый койотъ и бѣдный маленькій Чинкъ.
— Чортъ бы меня побралъ!—воскликнулъ Обрей.—Я совсѣмъ забылъ про этого проклятаго койота. Бѣдный Чинкъ! Какое ужасное время ему пришлось пережить. Удивительно, что онъ не изжевалъ всю палатку въ куски.
Да, онъ стоялъ, дѣлая последнюю стойку. Его ноги подкашивались отъ страха и голода, но онъ старался казаться храбрымъ и, повидимому, болѣе, чѣмъ когда-либо, готовъ былъ околѣть, защищая палатку.
Однимъ взглядомъ своихъ холодныхъ сѣрыхъ глазъ горецъ сейчасъ же понялъ, въ чемъ дѣло. Въѣхавъ на гору и увидавъ нетронутое сало, онъ убѣдился, что Чинкъ ничего не ѣлъ съ минуты его отъѣзда. Когда же щенокъ, дрожа отъ страха и
тил свиного сала», — подумал он и, прибавив ходу, доехал до выступа, откуда открывался вид на палатку. Там, у самой двери, скаля друг на друга зубы с глухим рычанием, стояли большой свирепый койот и бедный маленький Чинк.
— Чёрт бы меня побрал! — воскликнул Обрей. — Я совсем забыл про этого проклятого койота. Бедный Чинк! Какое ужасное время ему пришлось пережить. Удивительно, что он не изжевал всю палатку в куски.
Да, он стоял, делая последнюю стойку. Его ноги подкашивались от страха и голода, но он старался казаться храбрым и, по-видимому, более, чем когда-либо, готов был околеть, защищая палатку.
Одним взглядом своих холодных серых глаз горец сейчас же понял, в чём дело. Въехав на гору и увидав нетронутое сало, он убедился, что Чинк ничего не ел с минуты его отъезда. Когда же щенок, дрожа от страха и
