Дорогіе мои, хочу еще разъ съ этимъ листочкомъ бумаги улетѣть къ вамъ сердцемъ, обнять васъ воздушными объятіями и напомнить, какъ я васъ всѣхъ люблю. Противъ всѣхъ моихъ заботъ я остался 4-го февраля живъ. Я бросалъ на разстояніи 4-хъ шаговъ, не болѣе, съ разбѣга въ упоръ, я былъ захваченъ вихремъ взрыва, видѣлъ, какъ разрывается карета... Послѣ того, какъ облако разсѣялось, я оказался у остатковъ заднихъ колесъ. Помню, въ меня пахнуло дымомъ и щепками прямо въ лице, сорвало шапку. Я не упалъ и только отвернулъ лицо. Потомъ увидѣлъ въ шагахъ 5-ти отъ себя, ближе къ воротамъ‚ комья в. к. одежды и обнаженное тѣло... Въ шагахъ, 10-ти за каретой лежала моя шапка, я подошелъ и поднялъ ее и надѣлъ. Я оглядѣлся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висѣли клочья и вся она обгорѣла. Съ лица обильно лилась кровь, и я понялъ, что мнѣ не уйти, хотя было нѣсколько долгихъ мгновеній, когда никого не было вокругъ. Я пошелъ... — въ это время послышалось сзади „держи, держи“, — на меня чуть не наѣхали сыщичьи сани и чьи то руки овладѣли мною. Я не сопротивлялся. Вокругъ меня засуетились городовой, околодокъ и сыщикъ, противный... „Смотрите, нѣтъ ли револьвера, ахъ, слава богу, и какъ это меня не убило, вѣдь мы были тутъ же“ ‚ проговорилъ дрожа этотъ охранникъ. Я пожалѣлъ, что не могу пустить пулю въ этого доблестнаго труса. — „Чего вы держите, не убѣгу, я свое дѣло сдѣлалъ“, сказалъ я... (Я понялъ тутъ, что я оглушенъ) „Давайте извощика... Давайте карету“. Мы поѣхали черезъ Кремль на извощикѣ и я задумалъ кричать: „Долой проклятаго царя, да здравствуетъ свобода, долой проклятое правительство, да здравствуетъ Партія Соціалистовъ-Революціонеровъ!“ Меня привезли въ городской участокъ... Я вошелъ твердыми шагами. Было страшно противно среди этихъ жалкихъ трусишекъ... И я былъ дерзокъ, издѣвался надъ ними... Меня перевезли въ Якиманскую часть, въ арестный домъ. Я заснулъ крѣпкимъ сномъ...
Дорогие мои, хочу еще раз с этим листочком бумаги улететь к вам сердцем, обнять вас воздушными объятиями и напомнить, как я вас всех люблю. Против всех моих забот я остался 4-го февраля жив. Я бросал на расстоянии 4-х шагов, не более, с разбега в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывается карета... После того, как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо, сорвало шапку. Я не упал и только отвернул лицо. Потом увидел в шагах 5-ти от себя, ближе к воротам‚ комья в. к. одежды и обнаженное тело... В шагах, 10-ти за каретой лежала моя шапка, я подошел и поднял ее и надел. Я огляделся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья и вся она обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел... — в это время послышалось сзади „держи, держи“, — на меня чуть не наехали сыщичьи сани и чьи-то руки овладели мною. Я не сопротивлялся. Вокруг меня засуетились городовой, околодок и сыщик, противный... „Смотрите, нет ли револьвера, ах, слава богу, и как это меня не убило, ведь мы были тут же“ ‚ проговорил дрожа этот охранник. Я пожалел, что не могу пустить пулю в этого доблестного труса. — „Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал“, сказал я... (Я понял тут, что я оглушен) „Давайте извозчика... Давайте карету“. Мы поехали через Кремль на извозчике и я задумал кричать: „Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да здравствует Партия Социалистов-Революционеров!“ Меня привезли в городской участок... Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно среди этих жалких трусишек... И я был дерзок, издевался над ними... Меня перевезли в Якиманскую часть, в арестный дом. Я заснул крепким сном...
