ходя себѣ законнаго исхода, накоплялось, какъ накопляются пары въ наглухо закупоренномъ котлѣ. Общественная мысль шла дальше, отъ частнаго переходя къ общему, отъ мѣстной жизни къ центральной. Видя проявленіе взглядовъ великаго князя въ повседневной жизни столицы, испытывая на себѣ его политическія симпатіи и антипатіи, общество приписывало его вліянію тѣ или иныя теченія въ общей имперской политикѣ. Оно видѣло, какъ ближайшіе сотрудники Сергѣя Александровича занимали отвѣтственные министерскіе посты въ государствѣ, какъ оттуда, изъ этой таинственной бюрократической лабораторіи по всей Россіи разливались проэкты сильной власти, сословныхъ привиллегій, подавленія общественной мысли и самодѣятельности. Сипягинъ, Боголѣповъ и много другихъ менѣе видныхъ, но столь же опредѣленныхъ фигуръ. Все это связывалось съ именемъ великаго князя, объяснялось его вліяніемъ, его авторитетомъ, и общественная мысль мало по малу привыкла видѣть въ лицѣ великаго князя главу извѣстной партіи, активнаго борца за ея идеалы. Царская фамилія, которая въ государственной идеѣ должна, какъ солнце, стоять высоко надъ политическими партіями, была втянута въ ихъ борьбу. Не Боевая Организація взбѣжала по ступенямъ трона, чтобы тамъ, почти на самой вершинѣ его, нанести свой ударъ Сергѣю Александровичу, нѣтъ, великій князь сошелъ съ подножья трона въ самую гущу жизни, гдѣ слышатся клики борьбы и стоны побѣжденныхъ, чтобы здѣсь встрѣтиться лицомъ къ лицу съ Боевой Организаціей.
Но мнѣ говорятъ, что убійство — всегда убійство; что жизнь человѣка есть высшее благо, на которое никто, ни личность, ни общество не имѣютъ права посягать. Существуетъ извѣстная юмористическая передача формулы ареста французской полиціи: «именемъ свободы я васъ арестую». — Такъ поступаетъ представитель обвинительной власти въ нашемъ процессѣ во имя цѣнности жизни онъ требуетъ смерти.
Господа сенаторы, господа сословные представители, политическія убійства бывали всегда и вездѣ. Нѣтъ такого государственнаго строя, нѣтъ такой формы правительственной власти, которыя были бы отъ нихъ застрахованы. Трагическая смерть Карно, ужасная судьба Клевеленда, — представителей двухъ демократическихъ республикъ, — вотъ самое яркое тому доказательство.
Но тамъ, гдѣ эти убійства не питаются общимъ недовольствомъ, напряженнымъ состояніемъ умовъ, тамъ, гдѣ нервозность не пронизываетъ насквозь всего общества сверху до самаго подполья, тамъ, гдѣ нѣтъ «смуты», тамъ политическое убійство является спорадическимъ. Какъ бы ни была сильна организація, какъ бы ни были многочисленны ея члены, она
ходя себе законного исхода, накоплялось, как накопляются пары в наглухо закупоренном котле. Общественная мысль шла дальше, от частного переходя к общему, от местной жизни к центральной. Видя проявление взглядов великого князя в повседневной жизни столицы, испытывая на себе его политические симпатии и антипатии, общество приписывало его влиянию те или иные течения в общей имперской политике. Оно видело, как ближайшие сотрудники Сергея Александровича занимали ответственные министерские посты в государстве, как оттуда, из этой таинственной бюрократической лаборатории по всей России разливались проекты сильной власти, сословных привилегий, подавления общественной мысли и самодеятельности. Сипягин, Боголепов и много других менее видных, но столь же определенных фигур. Все это связывалось с именем великого князя, объяснялось его влиянием, его авторитетом, и общественная мысль мало-помалу привыкла видеть в лице великого князя главу известной партии, активного борца за ее идеалы. Царская фамилия, которая в государственной идее должна, как солнце, стоять высоко над политическими партиями, была втянута в их борьбу. Не Боевая Организация взбежала по ступеням трона, чтобы там, почти на самой вершине его, нанести свой удар Сергею Александровичу, нет, великий князь сошел с подножья трона в самую гущу жизни, где слышатся клики борьбы и стоны побежденных, чтобы здесь встретиться лицом к лицу с Боевой Организацией.
Но мне говорят, что убийство — всегда убийство; что жизнь человека есть высшее благо, на которое никто, ни личность, ни общество не имеют права посягать. Существует известная юмористическая передача формулы ареста французской полиции: «именем свободы я вас арестую». — Так поступает представитель обвинительной власти в нашем процессе: во имя ценности жизни он требует смерти.
Господа сенаторы, господа сословные представители, политические убийства бывали всегда и везде. Нет такого государственного строя, нет такой формы правительственной власти, которые были бы от них застрахованы. Трагическая смерть Карно, ужасная судьба Клевеленда, — представителей двух демократических республик, — вот самое яркое тому доказательство.
Но там, где эти убийства не питаются общим недовольством, напряженным состоянием умов, там, где нервозность не пронизывает насквозь всего общества сверху до самого подполья, там, где нет «смуты», там политическое убийство является спорадическим. Как бы ни была сильна организация, как бы ни были многочисленны ее члены, она
