моя подозрительность увлекаетъ меня за предѣлы благоразумiя, ия говорю въ это время такія вещи, которыхъ мнѣ, конечно, говорить бы не слѣдовало. Но, моя милая, слишкомъ грустно и страшно, а вмѣстѣ съ тѣмъ и обидно, что рядомъ существують на свѣтѣ благороднѣйшая и величайшая произведения человѣческiя, и самыя отвратительныя, и послѣднія отравляютъ впечатлѣнія хорошія, чистыя, и пачкають ихъ.
Извини, моя добрая Соня. Да хранить тебя Богъ, помолись съ дѣтьми, ая вотъ прочту «Отче нашъ», какъ будто подлѣ меня мальчики. Кланяйся Дмитріевымъ, и передай Николаю Дмитріевичу этотъ пакетъ. Напиши мнѣ, голубчикъ мой: Парижъ, оставить на почтѣ до востребованія. На конвертѣ попроси Николая Дмитріевича написать по-французски. Цѣлую дѣтей моихъ и обнимаю крѣпко, крѣпко тебя.
P. S. Въ Берлинѣ я остановился въ Отель-де-Ромъ (Римъ). Общий столъ безподобный за 75 коп. сер. Прощай, цѣлую тебя.
XV. Къ ней же.
Голубушка моя Соничка. Послѣ Берлина, Дрезденъ производить такое мирное впечатлѣніе, здѣсь такъ тихо, самый городъ сравнительно небольшой, имѣетъ симпатичную наружность. Хорошая рѣка, чудесный соборъ и, наконецъ, эта, по справедливости знаменитая, картинная галлерея. Сегодня я ее осматривалъ, но чтобы составить себѣ по возможности полное объ ней понятие, надо быть не день, не два, и даже не недѣлю, а больше, и гораздо больше, и при томъ быть въ ней не разъ.
Видѣлъ я и Мадонну Рафаэля, эту всесвѣтную знаменитость, и вотъ тебѣ мое впечатлѣніе. Я ее, разумѣется, зналъ по копіямъ, фотографіямъ, гравюрамъ, какъ и весь свѣтъ ее знаетъ, и, несмотря на это, я ее видѣлъ въ первый разъ, то-есть въ первый разъ въ томъ смыслѣ, что ни въ одной изъ копій нѣтъ ничего того, что есть въ подлинникѣ. Это дѣйствительно что-то почти невозможное. Но я постараюсь быть болѣе опредѣленнымъ въ выраженіяхъ. Дѣло въ томъ, что в этой картинѣ рѣзко бросаются въ глаза двѣ разнородныя половины. Одна половина — того времени, когда жилъ Рафаэль (300 лѣтъ почти назадъ), это фигуры вокругъ Мадонны: папы Сикста, святой Екатерины и двухъ ангеловъ, внизу. Другая же половина (ее можно назвать вѣчною) — фигура самой Мадонны и Христа. Сикстъ, Екатерина и ангелы только мѣшаютъ, развлекая вниманіе, и портятъ впечатлѣніе, именно потому, что имъ тутъ не мѣсто, имъ здѣсь собственно нѣтъ непремѣнной необходимости находиться, они на картинѣ существутотъ въ качествѣ зрителей, какъ и я, напримѣръ, и какъ всякій,
