опоръ, а копье впередъ на перевѣсъ, и я старался такъ ѣздить на… плетнѣ; а потомъ лѣпилъ себѣ очень похожаго казака изъ глины, которой у насъ было много надъ цогребомъ.
Эти впечатлѣнія стоятъ въ моей памяти безъ всякой связи, отдѣльными картинами, и между ними ничего нѣтъ, даже меня нѣтъ, именно меня-то и нѣтъ: сознанія жизни и памяти объ ней не осталось, а точно изъ мрака очень отчетливо по нѣскольку часовъ я видалъ картины, и именно видѣль я, а не кто другой. Вотъ тутъ гдѣ-то недалеко отъ вылѣпленныхъ казаковъ начинается какое-то смутное сознаніе и память о чем-то уже непрерывномъ, гдѣ я себя отличаю отъ окружающихъ, и помню многое. Напримѣръ, мѣсто нашего дома, сосѣдніе дома, сады, противуположный домъ, колодезь, улицу; помню очень хорошо, что мнѣ все на этой улицѣ доставляло удовольствие. Домъ нашъ въ три окна на улицу стоялъ окнами на восточную сторону и, если стоять лицомъ къ улицѣ въ калиткѣ, то направо были сосѣди, гдѣ было много взрослыхъ мужчинъ, и тамъ часто слышно было хоровое пѣніе и музыку, скрипку, флейту, особенно флейту. Бывало, лѣтнимъ вечеромъ и долго ночью в саду, один изъ братьевъ наигрываль на флейтѣ; какъ это было хорошо! Никогда лучшаго артиста я потомъ не слыхалъ и никогда такого восторга, спирающаго дыханіе, въ моей жизни в такой мѣрѣ не повторялось. На утро я, бывало, забираюсь въ свой садъ, гдѣ была одна большая, густая и старая вишня, съ раздвоившимся стволомъ, взбираюсь поближе к верхушкѣ, усаживаюсь, и на гребенкѣ, переложенной по зубцамъ бумагою, начинаю играть: звуки выходили очень похожіе на флейту, по-моему. Случалось, что я довольно долго доставлялъ себѣ это удовольствіе, но оно всегда кончалось тѣмъ, что мать моя сыщетъ меня, стащить оттуда и иногда чувствительным образомъ накажетъ за порчу дерева, а музыкальный инструментъ спрячетъ такъ, что долго не найдешь. Одинъ изъ братьевъ сосѣдей, скрипачъ, быль регентомъ кладбищенскаго хора; но
